...Это не сон! (сборник)
Шрифт:
Ромеш подумал, что из-за болезни Уми вчера вернулась сюда и Комола. Он обратился к Бипину:
– Комола, наверно, очень тревожится о девочке?
Бипин точно не знал, приехала вчера Комола или нет. И на вопрос Ромеша неопределенно ответил:
– Да, она очень любит Уми и, конечно, расстроена. Но доктор утверждает, что опасаться нечего.
Как бы то ни было, из-за всех этих препятствий радостное волнение и мечты покинули Ромеша. Ему казалось, что сам рок мешает их встрече.
В это время из бунгало пришел Умеш. Он имел доступ на женскую половину дома, так как сумел завоевать симпатии Шойлоджи.
Увидев
– Где мать, госпожа? – спросил он ее.
– Как где? Ты же вчера вместе с ней отправился в бунгало! – удивленно ответила Шойла. – Поздно вечером я собиралась послать к ней нашу Лочмонию, но из-за болезни малышки не смогла отпустить ее.
Улыбка сбежала с лица Умеша.
– Я не нашел ее в доме, – проговорил он.
– Что ты говоришь! – воскликнула с тревогой Шойла. – А где же ты был этой ночью?
– Мать не позволила мне остаться и сразу отослала меня к Шидху-бабу смотреть представление,
– Я вижу, ты очень послушен! А где был Бишон?
– Бишон ничего не может рассказать, он выпил вчера лишнего.
– Беги скорее за хозяином.
Едва Бипин вошел, как Шойлоджа кинулась к нему:
– Ты знаешь, какое несчастье случилось?
Бипин побледнел.
– Нет, а что такое? – взволнованно спросил он.
– Комола вчера вечером ушла к себе в бунгало, а сегодня ее не нашли там.
– А разве она не вернулась сюда вчера вечером?
– Конечно нет! Я хотела за ней послать, когда Уми заболела, да некого было! Ромеш-бабу приехал?
– Да, не найдя ее в бунгало, он решил, что она, наверное, здесь, и поэтому сейчас пришел к нам.
– Немедленно отправляйся на розыски вместе с ним! Уми спит, ей сейчас уже совсем хорошо.
В экипаже Ромеша молодые люди возвратились в бунгало и взялись за Бишона. После долгих расспросов им удалось наконец выяснить следующее: вчера вечером Комола ушла одна к Ганге. Бишон вызвался проводить ее, но она отказалась, дала ему рупию и велела идти домой. Он сел сторожить у садовой калитки, – тут перед ним оказался продавец пальмового вина с кувшином, наполненным свежим пенящимся напитком. Что происходило на свете после этого, Бишону было уже не совсем ясно. Он мог указать лишь тропинку, по которой Комола ушла к Ганге.
Ромеш, Бипин и Умеш пошли по этой тропинке, бежавшей среди полей, еще покрытых утренней росой. Умеш, как хищный зверь, у которого похитили детеныша, бросал по сторонам тревожные и пристальные взгляды. Выйдя на берег Ганги, все трое сразу остановились. Здесь никого не было. Сверкала в лучах восходящего солнца серая галька. Никого!
– Мать, где ты, мать?! – отчаянно крикнул Умеш, но лишь эхо откликнулось ему с далекого противоположного берега.
Продолжая поиски, Умеш вдруг заметил вдали на отмели что-то белое. Подбежав, он увидел у самой воды завернутую в платок связку ключей. С криком «Что это у тебя?» к нему бросился Ромеш и узнал ключи Комолы. Там, где они лежали, был небольшой илистый нанос. На свежем иле остались глубокие следы маленьких ног. Они обрывались у самой реки. Зоркий глаз Умеша заметил какой-то предмет, сверкавший в неглубокой воде. Он тотчас достал его, и все увидели маленькую золотую брошь с эмалью – это был подарок Ромеша.
Все следы вели в Гангу. Умеш, не в силах сдержаться, с криком «Мать, о мать!» бросился в воду. В этом месте было мелко. Он,
Ромеш стоял в оцепенении.
– Что ты делаешь, Умеш! Вылезай! – приказал Бипин.
Но Умеш, снова погружаясь с головой в воду, кричал:
– Я не уйду, не уйду отсюда! Мать, ты не могла покинуть меня!
Бипин перепугался. Но Умеш плавал, как рыба, и утопиться ему было очень трудно. Долго он барахтался в воде, наконец, обессиленный, упал на берегу и с громким плачем принялся кататься по песку.
– Пойдемте, Ромеш-бабу, – произнес Бипин, тронув за плечо неподвижно стоявшего Ромеша. – Здесь оставаться бесполезно. Надо сообщить в полицию.
В доме Шойлоджи в этот день не ели и не ложились спать. Плач раздавался по всему дому. Рыбаки обшарили сетью реку далеко вокруг. Полиция начала розыски. Со станции были получены достоверные сведения, что ни одна женщина-бенгалка, по описанию похожая на Комолу, вчера на поезд не садилась. К вечеру приехал Чоккроборти. Когда ему подробно рассказали о том, как вела себя Комола последние несколько дней, он решил, что сомнений быть не может: Комола утопилась.
– Поэтому и Уми вчера ночью ни с того ни с сего заплакала и вела себя так странно, – заметила Лочмония. – Надо было отогнать от ребенка злых духов.
В груди Ромеша все будто окаменело, у него даже не было слез.
«Комола пришла ко мне из Ганги и снова исчезла в ней, как чистый цветок, принесенный во время праздника Пуджи в дар Ганге», – думал он.
Когда село солнце, Ромеш снова пришел на берег реки. Остановившись там, где лежала связка ключей, он долго глядел на следы ног на песке, а затем, сняв башмаки и подвернув дхоти, вошел в воду, вынул из футляра ожерелье и бросил его далеко на середину реки.
Никто в доме дяди и не заметил, когда Ромеш покинул Газипур.
Глава 46
Перед Ромешем разверзлась пустота. Ему казалось, что у него теперь не осталось ничего: ни дела, ни места, где бы он мог жить постоянно.
Нельзя сказать, чтобы он совершенно перестал думать о Хемнолини, но он гнал мысли о ней. «Страшный удар, обрушившийся так внезапно, навсегда сделал меня недостойным этого мира, – думал он. – Пораженному молнией дереву нет места среди цветущих растений!»
Ромеш отправился путешествовать, нигде надолго не задерживаясь. Он плыл по реке, любуясь великолепием бенаресских гхатов [89] ; поднимался на Кутуб Минар в Дели, ходил смотреть при лунном свете на Тадж-Махал в Агре, посетил Золотой храм в Амритсаре, оттуда направился в Раджпутану посмотреть храм, сооруженный на вершине горы Абу. Таким образом, ни душа его, ни тело не знали покоя.
Наконец, утомленный странствиями, юноша ощутил в душе острую тоску по дому. Ему не давали покоя воспоминания о прежней его спокойной жизни и сладостные мечты об устройстве своего собственного домашнего очага. И вот его скитания, в которых он старался забыть свое горе, закончились: с глубоким вздохом облегчения купил он билет до Калькутты и сел в поезд.
89
Гхат – ступенчатый спуск к воде.