...И никто по мне не заплачет

Зоммер Зигфрид

В воспоминаниях Лео опять засовывал — из благодарности — в рот прожорливому Наци головку отцветшего одуванчика. Достаточно было сказать Наци: «Открой рот, получишь что-то», и он, ни о чем не спрашивая, уже разевал рот. Лео держал серый шарик одуванчика за спиной, как его бабушка половник. А Наци начинал плеваться во все стороны, точь-в-точь лама в зоологическом саду, потому что волоски одуванчика прилипали к небу.

А разве мало радостей было на заброшенной строительной площадке позади Мондштрассе. Там рос и молодой нежный щавель, и сладкие стебельки кукушкиных слезок, которых, наверно, ни один человек не знал, а ему их показал старик Клинг, когда еще не заговаривался. И медвяные цветки крапивы, и странно зеленые плоды какого-то неведомого травянистого растения, похожего на мелкий клевер и мучнистого на вкус.

Если добавить к ним зеленых бобов из близлежащих садиков, недозрелого крыжовника и черного как уголь картофеля, испеченного на костре, человек может прокормиться. И не надо ему есть омерзительного бараньего рагу, которое стряпает бабушка. А на бывшей строительной площадке, пожалуй, можно и жить. В котлах или в ямах, с упорным трудом вырытых в глинистой почве во время каникул и прикрытых кусками старого толя. Правда, дольше чем полчаса Лео, а он был отнюдь не из самых рослых, в плохую погоду никогда бы не усидел в таком бункере. Там сводило руки и ноги, так что и ко всему привыкшим парнишкам становилось невмоготу. Но ведь дождь-то идет не всегда.

А как здорово они расправились со слесарем Мюллером, который однажды разрушил их дом за то, что они позаимствовали у него жалкий ржавый лист железа, чтобы накрыться от дождя. Каспар Гиммельрейх изобрел великолепнейшую метательную машину. Они положили одно бревно на землю. А другое — крест-накрест сверху, так что получилось нечто вроде равноплечного рычага. На один конец его был водружен камень величиною с кулак, по другому они изо всех сил ударили здоровенной палкой. Камень взлетел на воздух в направлении черепичной крыши Мюллерова сарая-мастерской. Выставленный наблюдатель, Рупп меньшой, трижды докладывал о прямом попадании. В четвертый раз снаряд, из-за слишком большого рассеивания этого орудия, угодил в единственное окно мастерской обойщика. И тут Наци Кестл снова доказал, какой он замечательный парень. По единодушному решению (он и сам, конечно, поддержал его) Наци взял всю вину на себя и позволил обойщику Гиммельрейху, обычно столь добродушному, расправиться с ним при помощи мебельного ремня. Вот какой характер был у Наци!

— Ах ты паршивец, черт тебя возьми совсем,— услышал замечтавшийся Лео. Он шел по велосипедной дорожке, и проезжавший мимо почтальон съехал из-за него с этой дорожки и так стукнулся о край тротуара, что переднее колесо завиляло. Но Лео заметил, что это желтый казенный велосипед, а значит, не беда, если у него и получится «восьмерка».

И он пошел дальше по тропе прошлого. Теперь он уже бродил в парке у берегов Изара. Там повсюду подымались из земли странно высокие стебли, на которых росли смешные маленькие стручки, точь-в-точь горох; осенью они набухали от семян, и стоило легонько до них дотронуться, как они лопались, выстреливая зернышками иногда на целый метр вдаль. Сказав: «Поглядите-ка вон туда», ими можно было здорово испугать взрослых, потому что взрослые ничего уже не знали, не знали и редких растений, разве что тысячелистник. Пойма Изара тоже может прокормить человека. Ничего нет слаще райских яблок, величиной не больше лесного ореха, что растут там на двух высоких деревьях с гладкими стволами; но метким ударом их все-таки удается сбить. Беда только, что почти все они червивые. А ягодки барбариса, словно связки крохотных сосисок, гроздьями висящие на кустах! Излишне заботливые родители почему-то считают их ядовитыми. Или шиповник, имеющий двойное применение — как еда и как средство от чесотки.

Но всего лучше жареные уклейки. В мелких водах Изара этих маленьких рыбешек ловят, осторожно приподнимая крупные булыжники. Отвалишь камень, а большеголовые рыбки уже сидят там и ждут, безнадежно глупые, точно собака Иерихо из «Старых времен», покуда их не поймают рукой и, проткнув их большой рот, не нанижут на тонкий прут, чтобы затем испечь на дымящемся, обжигающем жаром костре. Не мешало бы, конечно, иметь щепотку соли для такого обеда и, может быть, не лишним было бы и выпотрошить рыбок, у них ведь, как у всякого живого существа, есть внутренности. Лео внезапно рассмеялся, вспомнив о пятидесяти шести метрах дерна, под которым они тогда искали майских жуков, и еще кое о чем не слишком аппетитном. Густль Мюллер рассказал об этом вождю Молчаливое Железо, когда тот перешел в шестой класс.

Густль уже сумел отомстить учителю Целлеру, который хотел пристрелить

его из двустволки. Вскоре после казни этот самый Целлер велел ученику Мюллеру в перемену сходить для него за печеночным паштетом, который он собирался съесть в географическом кабинете между чучелом канюка и поперечным разрезом человека. На то, чтобы именно этого ученика послать за вторым завтраком, у Целлера была своя причина. Дело в том, что тетка Густля недавно приобрела гастрономический магазин неподалеку от школы. Раньше у нее была лавка в Марктредвице. Нельзя было сомневаться, что тетка щедро отвесит паштет для учителя своего племянника. Так она и сделала. Но Густль по крайней мере пять раз распаковывал сверток в подъезде школы и опрыскивал паштет своим частным дождем через дырку в левом верхнем зубе. Конечно, это было колоссальное свинство, Но между учителем Целлером и учеником Мюллером шла борьба не на жизнь, а на смерть.

Учитель Гербер был, конечно, не таков. Но что-то и с ним было неладно. Почему он всегда посылал именно ученика Кни отнести что-нибудь в девчоночий класс, и Лео приходилось склонять голову перед кафедрой фрейлейн Модль и говорить:

— Поклон от господина учителя, и не будет ли добра фрейлейн Модль подписать вот это.

Всякий раз Лео возвращался красный как рак, потому что весь девчоночий класс кудахтал, и даже длинноволосая Марилли смеялась. Погруженный в раздумье юный мечтатель завернул на Пильгерсхеймерштрассе вместо того, чтобы идти прямо на Мондштрассе. Тут уж ему самому пришлось рассмеяться, и тоскливое настроение разом с него соскочило, вернее, запас меланхолии на сегодняшний день был исчерпан.

Лео быстро зашел за угол. Стремясь поскорее скинуть воскресный синий костюм, он пробежал несколько шагов, увидел подагрического бакалейщика Эйхгема, задремавшего возле корзин с апельсинами, и вдруг заметил толпу у своего дома. Люди стояли перед подворотней, где складывались пустые бочки, и до ушей Лео донесся пронзительный вопль. Откуда-то выскочил Биви и крикнул ему:

Лупи сюда! Скорей, скорей!

Лео так и сделал. Затем он увидел, как из подворотни выбегает, голося и рыдая, хозяйка «Старых времен». А за нею хозяин, размахивая длинным резиновым шлангом, обычно висевшим около входа в «Старые времена», на случай если какой-нибудь пьяный затеет скандал. Этим шлангом маленький трактирщик колотил сзади свою гигантскую жену, приговаривая:

Ах ты шлюха, ах ты гадина!

Трактирщица в большом белом фартуке обежала вокруг кучки людей, стоявших перед подворотней. Она визжала:

По-омогите, по-омогите! Он меня убьет!

Лео обомлел. Какой ужас! Маленький трактирщик бил свою огромную жену. Свою собственную жену. И подумать, что такое безобразие творят взрослые!

Держи его, держи! — заорал Лео.

Но могучая дама с искаженным лицом вбежала в узкий проход, ведущий к окну трактира, а оттуда уже не было отступления. Крохотный трактирщик, тоже в белом фартуке, одним прыжком настиг ее. Лео услышал только стон, удары шлангом и слова:

Ферри, Ферри, перестань же!..

Затем он увидел, как шофер с машины пивного завода, которая стояла тут же, подскочил к ним и прорычал:

Ладно, хватит!

Он растолкал зевак, одной рукой схватил бледного как смерть хозяина «Старых времен» сзади за жилет, другою— шланг, который тот, впрочем, отдал без сопротивления. Затем рослый шофер стал толкать перед собой вконец выдохшегося человечка по улице, через ворота и кухонную дверь, выходившую на задний двор, покуда не втолкнул его в заведение. Волосы узкоплечего трактирщика, которые обычно были выложены на лысине, как анчоусы на бутерброде, теперь, намокшие от пота, свешивались ему на нос.

При виде его никому бы и в голову не пришло, что этот тщедушный малый может так отколотить свою дюжую жену. Но он ведь пребывал в священном гневе, а тут и самый хилый человек обретает титаническую силу. У Лео комок стоял в горле. Он тщетно пытался его проглотить. Шофер вернулся, осмотрелся кругом и крикнул — в голосе его была угроза:

Где Андерль?

Люди переглянулись, а дворничиха ударила в ладоши и закричала:

Расходитесь, дети, расходитесь, да поживее!

Двое старших Гиммельрейхов, Биви и Наци Кестл, стоявшие с краю, отступили на два шага. Коземундова Марилли, разумеется, не тронулась с места. Она стояла у самого входа и смотрела на хозяйку. Шофер опять крикнул: