...И вся жизнь (Повести)
Шрифт:
— Понял, Панове, — испуганно ответил хозяин, а сам пятится к дому.
— Какой я тебе пан? — разъярился Виктор. — Не я, а ты пан, стоишь тут, рукой шевельнуть ленишься! Бери за этот край, помогай снимать ворота.
Схватился хозяин за ворота, помог снять их с петель. Наверное, и рубить бы стал, если бы хозяйка не вышла, — баба отчаянная, — да не прогнала наших заготовителей.
Спустился во двор типографии. Здесь субботник в разгаре. Руководители типографии, редакционные работники вооружились пилами,
Когда метранпаж принес на подпись последнюю полосу, багряный рассвет уже окрасил двор типографии. Часам к восьми утра снова бойко запыхтел движок.
Гурьбой вошли в печатный цех. У маленькой, очень старой немецкой ротационной машины возился черный человек. Типографская краска, казалось, въелась в каждую пору его морщинистого лица.
— Когда пан начнет печатать? — спросил Урюпин.
— То уже скоро, товарищ редактор, — сверкнул зубами печатник.
Разворот был исправлен. Стереотипер ставил матрицу первой полосы.
— Можно считать, что схватки кончаются, — констатировал Платов, — младенец идет головой.
— Полный вперед! — скомандовал Урюпин. — Курс на «Розу». Редактор угощает!
Я не возражал. В восемь утра начинала работать столовая для руководящих работников, к которой мы с Урюпиным были прикреплены. Платова провели контрабандой. Запасные талоны у нас есть.
— За первенца, за нашу «Зарю Немана»!
Журналистское счастье
Что такое не везет и как с этим бороться? Вспомнил изречение Семена из «Красного знамени». Не везет? А может быть, в этом невезении скрыта моя удачливость. По существу мне удивительно повезло. Кто знает — воспользуйся я сегодня утром правом на сон — возможно, сейчас должен был бы держать ответ в обкоме партии за серьезную ошибку в газете.
Утром, это было уже часов в восемь, подписав последние полосы, пошел завтракать. Ко мне за столик подсел заведующий областным земельным управлением Бурокас. Я спросил его, почему не отвечают на выступления газеты. Крестьяне из Озерска жаловались на нарушение Постановления о реформе. Бурокас, оторвавшись от тарелки, буркнул:
— Газет не читаю.
Мне хотелось заехать ему тарелкой по физиономии. Нашел чем хвастать: газет не читает. Какого же черта ты носишь в кармане партбилет? Мы ночи не спим, сердце замирает, когда скажут, что исчезла проклятая «третья фаза», а он, извольте радоваться, газет не читает. Да еще и хвастает этим. Люди нам пишут, надеются, а он не желает читать! Чтобы скрыть волнение, унять дрожь в пальцах, я засунул руки в карманы, нащупал мелочь, бросил на стол:
— Вот вам, купите газеты. Следует надеяться, что вы умеете читать. Иначе откажитесь от своей должности.
Бурокас
У ворот типографии встретил Бориса Задорожного.
— Много нашли ошибок?
— Несколько лишних запятых сковырнул. Черчилля напечатали с одним «л»…
— С одним «л» — так с одним, переживем. Вот что, Борис Иванович, — если вы печатаете критические статьи, то добивайтесь по ним действенности. Сегодня же дайте справку, на какие сигналы не получили ответа из облзу.
— Я же «свежей головой» был, — взмолился Задорожный, — спать охота.
— Сначала сделайте, потом выспитесь.
В печатном цехе белый ручеек стремительно мчится из ротационной машины. Черный печатник сверкнул зубами:
— Посмотрите, как приправлены клише — люкс…
Я взял номер газеты:
— Какой там люкс, серятина. В Москве это браком посчитали бы.
— В Москве! Дайте мне такие машины, как в «Правде», и я вам покажу класс. Из этой старушки мы выжимаем все, что можем.
У меня вдруг рубашка прилипла к спине. В последней фразе вместо буквы «л» в слове «главнокомандующий» красовалось белое пятно, словно кто-то стер злополучную букву.
— Остановите машину! — крикнул я. — Много отпечатали?
— Тысяч пять.
— Где подписанные к печати полосы?
Печатник передал бумажный мешочек, в котором хранились подписанные мною страницы. Взглянул на конец передовой статьи. Все в порядке: «Главнокомандующий». Куда же пропала буква «л»?
— Кто правил газету после моей подписи?
— Никто. Случилось что?
— Читайте.
Печатник прочитал указанную мной строку, побледнел. Стали рассматривать матрицу. На металле, где положено быть букве «л» — капля клея.
— Возможно, когда я приправлял полосу, — размышлял вслух печатник, — капнул клеем. Весь ущерб возьму на себя. Пусть взыщут за бумагу.
— Пойдем к директору, — предложил я. — Заприте цех. Вы понимаете, ни один экземпляр газеты не должен увидеть свет.
— Можете быть уверены, товарищ редактор.
Директор типографии испугался не меньше моего.
Закрывшись в стереотипной, втроем, чтобы не привлекать постороннего внимания, мы жгли экземпляр за экземпляром. Смотрел я на пламя и думал о тяжелой шапке, напяленной на голову редактора. В газете десятки тысяч знаков, и каждая буковка, не на месте стоящая запятая, вот, даже капля клея — могут подвести.
Будь благословен Бурокас! Не поскандаль я с тобой за завтраком — не пошел бы в типографию. И кто ведает, каким бы сегодня было мое пробуждение?