100 shades of black and white

Shagel

— У Ункара есть голокрон? — тянет Рэй. А почему бы и нет? Все с разбитых кораблей тянут ему, выменивая на еду и воду. У него в закромах чего только не будет.

— Не знаю, но эти тут уже давно сидят. Чего бы их командиру не надо было, видимо, придется ему изрядно поторговаться со старым Платтом.

От спиртного внутри головы все шумит, но ощущение того, что гребаный конец света близок, а нашла его именно она, слегка отступает на другой план. Куда-нибудь на другой или третий, какая разница.

— Жаль,

что у меня голокронов этих нет, или как их ты там назвал. Я бы тоже поторговалась, — Рэй может только мечтать.

Она бы отлично поторговалась. Чтобы убраться отсюда, с этой треклятой планеты под названием смерть, хоть куда угодно.

Да только у нее ничего такого нет. Только древние хаттские письмена.

За ее спиной стихает шум голосов. Все замирает, а вместе с ним и бармен, у которого разве что рука с бутылкой трясется. Но Рэй этого не видит, она смотрит перед собой, на стакан, в котором плещется кратковременность забвения.

Отсрочка.

— Да ну это все к сарлаккам, — бормочет она сама себе, опрокидывая внутрь третью стопку. Горечь исчезает, сменяясь сладостью на языке.

Вот теперь она пьяна. Смотрит на подсевшего совсем рядом мужчину, удивляясь, как он еще не раздвоился перед ее глазами.

Темноволосый, с белым лицом и черными глазами, какой-то… Странный.

Рэй хмыкает, не осознавая, что она делает это слишком громко, и мужчина обращает внимание на нее.

Ого, у него все лицо в шрамах. Тонких белых полосках. Кривых и ровных, давно заживших, но оставивших на коже причудливую сетку. Ей хочется дотронуться до них, потому что… потому что она пьяна и конец света совсем близко, а еще ей просто хочется, но не может и шевельнуться.

Потому что он смотрит на нее.

И ей кажется, что та самая тень, закрывшая собой небо Джакку, снова перед нею, только принявшая человеческий облик.

— Так вот ты какой, — сама себе улыбается она.

Мужчина только хмурится больше, не спрашивая. Ему интересно, что бормочет эта безумная, сидящая рядом, и Рэй отчетливо чувствует себя этой сумасшедшей, встретившейся с концом света воочию.

— О чем ты? — у него хриплый голос. Сорванный и низкий, надтреснутый, каким становится голос у всех в первое прибытие на Джакку. Они просто не знают, что песок выедает горло.

А может, и не в этом дело. Шрамы спускаются по лицу вниз, и немудрено если один из них когда-то расцвел на шее, повредив голосовые связки.

— Ты зря сюда пришел, вот что. Скоро здесь ничего не будет, — весь мир для Рэй смыкается на замкнутости пространства, внутри которого только она и этот незнакомец, от которого разит смертью.

— Я знаю, — он совсем не удивлен ее странным пророчествам. Он вообще ничему не удивляется. Просто смотрит на нее, и жар, засевший в грудной клетке, разгорается еще больше.

Рэй знает, что сейчас он встанет

и уйдет, а следом за ним исчезнет все, и дело не в том, что ей что-то привиделось. Она просто чувствует это.

— Я не хочу, чтобы все так заканчивалось, — она отнимает пальцы от стакана со сладкой горечью и цепляется за его запястье.

Попробуй уцепись, когда эта рука такая здоровая, что ее и не обхватить.

— Пожалуйста.

С нее хватит звездного неба над головой и песчаной постели внизу, но он забирает ее куда-то с собой, тащит, потому что Рэй еле переставляет ноги. И она шутливо грозит ему пальцем.

— Учти, у меня есть бластер. На тот случай, если…

Он затыкает ее поцелуем.

От него все еще пахнет смертью, но похоти больше. Сладкая горечь на языке, теплые руки, слишком сильно обхватившие ее, что можно задохнуться.

Рэй и задыхается, а воздуха внутри все меньше. Он кончается вместе со временем, которое пропадет. Обязательно пропадет, ведь конец света уже наступил. Прямо сейчас.

Она не знает его имени, но это и не нужно, потому что она не влюблена. Поживешь столько лет в одиночку, разучишься этому.

В его каюте есть постель, и этого достаточно.

Чтобы она дотронулась до каждого шрама, покрывшего его тело с головы до ног, а он отметил поцелуями все ее веснушки.

И вместе с этим уходит страх, уходит боль, уходит даже ощущение обреченности. Ведь когда конец света наступил, нет смысла плакать по тому, что осталось позади. Так же?

После секса он укладывает ее на покрывала, прижимает к себе с такой нежностью, что она почти готова простить ему все, что будет дальше. Почти.

— Ты ведь искал что-то, да? — Рэй спрашивает, а пальцы ее пробегают по извилистым линиям на груди. Там, где когда-то должно было быть сердце, настоящее, живое, человеческое. — Старинные письмена? На Джакку? Хах, — она прыскает от смеха, потому что он глупец, если думает, что на помойку выбрасывают вещи, которые все еще кому-то нужны.

— Что смешного? — он смотрит на нее с легким удивлением.

— Здесь нет ничего. Ну, только хаттские никому не нужные кодаторы с бессмысленными пророчествами. А ты же не хатт.

— Ты видела их? — удивление в его глазах сменяется каким-то странным напряжением, и Рэй мотает головой.

— Конечно, нет, просто слышала, — она пьяна, но не настолько, чтобы не заметить этого. — А что?

— От кого ты о них слышала? — он поднимается с постели и тянется к одежде. — Где?

Вот он. Прекрасный момент, когда она может закончить все это. Получить возможность сбежать из ада, но уже слишком поздно

— Ункар Платт, — сами собой выговаривают ее губы. Хотя Ункар Платт тут совсем ни при чем. — Ты веришь в это? В Силу? Ее же не существует. Это сказка, — Рэй садится, даже не думая прикрываться.