100 shades of black and white
Шрифт:
— Ты знаешь, что я сделал, когда понял, что это невозможно? — Кайло рычит, потому что внутри больше ничего не осталось, только море надрывной ярости. Наверное, со стороны он больше не похож на человека. Скорее искаженный призрак, или монстр без маски, который все еще продолжает бродить по кругу, но никак не решится сомкнуть челюсти на горле жертвы.
Ему и смерти ее будет мало. Потому что она разрушила все.
— Знаешь?
— Нет, и не хочу, — девчонка выбрасывает вперед руку, всю измазанную красным — кровь ее, не его, больно уж красная, насыщенная,
Тех, кто не провел половину своей жизни, плавая в бакта-резервуарах после очередной битвы. Тех, кому было позволено жить эгоистично и во власти собственных желаний.
Она погружает эту руку в снег, зарываясь в самую глубь кровавого наста, и за что-то цепляется, чтобы подтянуть себя вперед. Одним рывком. В общем-то, это даже красиво.
Все еще изящная, тонкая и смертоносная, словно змея под ногами. Она вряд ли сможет ходить сейчас — Кайло перерубил ей сухожилия под коленями, — только ползает, а еще смотрит так, как не смотрел никто. Она его никак не боится.
— А придется, — Рен наклоняется и поднимает меч, застрявший в снегу совсем рядом с его сапогом. Так вот к чему она так тянулась. Вот, что так желала. Не его. Скорее уж его смерти.
Но пока они оба живы, он и она, ей придется узнать обо всем. И времени у них полно. Целая вечность. А потом мусорщица умрет.
— Я убил его. Я выбрал Тьму, — Кайло опускается на одно колено, смотрит на Рэй, и ему до смерти хочется взяться за ее волосы на затылке и опустить в снег, прижать к ледяному насту, пока она не подавится, пока не задохнется снегом. Но он этого не сделает. Ни сейчас, ни потом. И дело не в ненависти, которую придется отставить в сторону ради приказа Сноука. Дело в том, что ему самому нравится возможность заставить ее страдать вечно.
— Я убил своего отца и больше не жалею ни о чем. Его смерть освободила меня, — он кривится, потому что слова звучат слишком пафосно. Кому их говорить? Это жалкой кучке костей и мяса, плюющейся кровью? Она же не поймет, что он чувствовал тогда.
В тот самый момент, когда его перестало рвать на части, и в разуме не осталось ничего, кроме блаженства пустоты.
Равновесие. Нестабильный баланс, всего на секунду, но он существовал.
— Ты мразь, — маленькая девочка совсем не боится его, хоть его тень накрывает ее целиком, вместе с кровавыми пятнами, расплывшимися у колен. — Я надеюсь, что ты никогда…
— Мне все равно, на что ты надеешься, Рэй, — вместо того, чтобы задушить ее, он берет ее на руки. Укладывает в объятиях и прижимает к себе, чувствуя тепло от вымокшей в крови ткани. И этот запах, ржавый, соленый.
— Спи, — посылает он в ее разум приказ, достаточно сильный. Может, будь она в другом состоянии, и посопротивлялась подольше, но сейчас ей и так больно, плохо. Так что возможность упасть в обморок ее даже не пугает.
Она обмирает у него на руках, откидывая голову, и он видит лицо, обращенное к нему. Все в крови, белое как снег и удивительно спокойное.
Надо же, а она почти кажется красивой. Это странно, но да. Она кажется красивой. Может,
— Спи, — повторяет он уже скорее для проформы, поднимается на ноги и делает шаг к своему шаттлу. — Тебе не придется делать таких выборов. Больше не придется.
Сноуку не нравится Рэй. Он, сперва впечатленный ее возможностями, в последние несколько месяцев только кривится, глядя на ее жалкие попытки сопротивляться ему.
Она не принимает его дар. А значит, она бесполезна. И это в лучшем случае. В худшем, и Кайло знает, что это еще и наиболее вероятный исход — она не только один из возможных будущих джедаев Света. Она еще и символ надежды. А символы необходимо уничтожать до того, как они приобретут свою божественность.
Он смотрит, как она шмыгает носом и упорно пытается подняться с колен. Сноук сейчас внутри ее головы, и скорее всего это напоминает взрыв сверхновой, но Рэй все еще держится.
Как будто ей под силу объять необъятное.
Из носа льется кровь, а лицо девчонки совсем бледное, и он снова вспоминает тот момент в заснеженном лесу. Ее спокойное лицо, напоминающее лик статуи, белое и запятнанное красными пятнами. Он ведь обещал, потому что осознал, что теперь она его.
— Дура, — шипит Кайло и направляется к ней. Засаживает под ребра кулак, заставляя задохнуться и сжаться. И сдаться.
Рэй лежит на черном полу, и ее трясет, рвет на части, потому что она беззащитна перед Сноуком.
Возможно, тот догадывается обо всем, потому что изуродованное гигантское лицо, плавающее под потолком, не становится радостнее.
Никто не любит, когда его ослушиваются.
— Зачем ты сделал это? — гремит внутри головы Кайло голос учителя.
— Потому что посмела отвергнуть вашу милость, — Кайло молится, чтобы эти слова, и только они, остались читаемыми. Она хотела опозорить их всех, она никчемная букашка, ничтожество…
По разуму копошатся червями невидимые пальцы, ковыряются в нем и не находят ничего.
— Я не одобряю подобное поведение, магистр Рен, — отчитывает его Сноук, но наказания за этим не следует.
Гигантская фигура вздыхает, а затем начинает бледнеть, исчезая в пыльном воздухе.
Оставляя их вдвоем наедине.
Кайло приходится снова брать девчонку на руки, как тогда. Только в этот раз она неспокойна. Ее до сих пор трясет в конвульсиях, а глаза закатились за веки, и видны покрасневшие белки с прожилками, лопнувшими от напряжения.
И образ прекрасной мадонны буквально разваливается на куски.
— Вот же дура, — Кайло не знает, почему не хочет ее отпускать, пока над обездвиженным телом, деликатно завернутым в больничную простынь, колдуют мед-дроиды.
Почему сидит рядом, держа за руку, сжатую намертво.
Зачем ему это вообще.
Этим вечером он приходит в медицинский корпус, но пациентка №83565-5 уже выписана и отправлена в свои личные покои под наблюдением парочки дроидов.
Не медицинских, лазутчиков.