13-й отдел НКВД. Книга 2
Шрифт:
Тихонов открыл было рот, собираясь, видимо, пояснить бабуле, кто, вообще-то, главный, но потом глянул на меня и молча махнул рукой. Похоже, я сейчас представляю из себя очень жалкое зрелище.
– Да. Идите. Здесь сегодня все равно будет суета. Большая суета. Иваныча на ноги чтоб поставили к утру!
Наталья Никаноровна заверила майора, что поставит меня не только на ноги, но и на голову, если того требуют обстоятельства, после чего мы в составе самой бабули, Лизы и, естественно, меня, натянув верхнюю одежду, вышли сначала в коридор, а потом из здания.
К нужному дому решили
Пока шли по улице, у меня возникло ощущение, будто это совсем не тот город, в котором я совсем недавно уже был. Да, тогда цвела весна, сейчас – ледяной октябрь, который ещё и гораздо холоднее привычного. Однако, дело было не в этом. В воздухе словно растворились мельчайшие частицы страха и тревоги. Они клубились невидимым туманом. Людей практически не было вообще. Не сказать, будто прежде Москва 1941 напоминала мне Лас Вегас, но все же такой давящей атмосферы точно не наблюдал.
Мы почти подходили к дому, когда навстречу нам попались несколько девушек, которые тащили какую-то непонятную хреновину. Против воли, я остановился, разглядывая и людей, и предмет. Внешне он напоминал что-то среднее между раздувшейся субмариной и огромным, гигантским баклажаном. Женщины держали в руках тросы, с помощью которых передвигали свою ношу по воздуху.
– Аэростаты – это оказалось отличной идеей, – Сказала Лиза, которая заметив, что я застрял на месте, вернулась обратно.
– Ага. – Поддакнул, хотя понятнее ни черта не стало.
Аэростаты? Типа дирижабли, что ли? Этим они воюют против самолётов? Круто. А чего просто не воздушными шарами.
Наталья Никаноровна, которая резво ускакала вперёд, оглянулась, в поисках меня и Лизы. Увидев нашу парочку, стоявшую посреди улицы, она, как и девчонка, пошла назад.
– Иваныч, ну, что вылупился-то? Дирижабли, аэростаты использовались ещё в Первую мировую войну для разведки и обороны. В последнем случае аэростат закрепляют высоко в небе. Опасность для противника представляет трос, соединяющий надутый газом баллон и землю, его почти не видно на большой скорости, тем более, ночью. Самолёт цепляет крылом, все, трындец ему. Понимаю, болезнь, жар, лихорадка, но в разум-то приди! – Наталья Никаноровна подхватила нас обоих под руки и потянула в сторону дома.
Бабуля права. Своим любопытством привлекаю внимание. В первую очередь Лизонькино. Вон, покосилась подозрительно. Нельзя забывать, девчонка, как и бабка-демон, чувствует внутреннее состояние. Сейчас можно на болезнь списать, как подсказала Никаноровна, но лучше контролировать такие моменты.
– Да я просто не ожидал, что девушки. – Нашел оправдание своему интересу.
– Если так и дальше пойдет, то скоро девушки во всем сами будут обходиться, – Буркнула старушка, – Мужиков не хватает. А тут и женской силы достаточно. Тем более они его к машине тянут. Шустрее ноги передвигай, болящий!
Я послушно ускорился, стараясь по сторонам больше не глазеть.
Едва мы оказались в квартире, Лиза стянула с меня шинель, шапку, заставила разуться и раздеться. Не полностью, конечно, хотя в общем я бы не против такой перспективы.
Бабуля суетилась с чаем, а девчонка буквально пинками
В общем, через полчаса я выбрался к столу на слабых, но чистых ногах, в свежей гимнастерке и с большим желанием завалиться спать.
Лизонька потрогала лоб с деловым видом, потом вынесла вердикт, температуры, к счастью, нет. Наталья Никаноровна уже подсуетилась с чаем. На большом столе, который я помнил с прошлого своего посещения, расположились три чашки, тарелка с неизменными сухарями, заварник с пахнущим травами напитком.
Мы уселись друг напротив друга, и в этот момент, вообще не понимаю, почему, я вдруг почувствовал себя словно в кругу семьи. Бред какой-то. Честное слово. На улице – октябрь 1941, немцы под Москвой. Жизнь эта не моя, женщина рядом не моя. А я сижу, как дурак, и ощущаю странное тепло внутри.
– Лизка, ты иди Ивану в комнате постели, которая для гостей раньше была. Здесь останется. Нечего ему по улице бегать. Чаем напоим, потом скажу, что сделать, чтоб эффект закрепить. Травы хорошие, но ты всё же малясь силы потратишь на него. Нет времени ждать, пока простуда естественным путем отступит. Чувствую, ехать нам из города завтра.
– Чувствуете или знаете? – Я посмотрел на Наталью Никаноровну, которая, на удивление была серьезной. Да ещё эти слова про ночёвку. Забота?
– Знаю. Утром майор заявится. Не успеем проснуться. Там сейчас черти что во всех учреждениях их творится. Кто-то тащит вещи, кто-то деньги. Бегут крысы с корабля.
– Да ладно! Это ведь… – Осекся, едва не проговорившись, что такое поведение возможно среди моих современников. А сейчас же – советские граждане с развитым чувством самосознания и все такое.
– Ваня, – Наталья Никаноровна произнесла мое имя, выделив последнюю букву, как-то по простому, по деревенски, что ли, – Люди, они всегда одинаковые. Товарищ Сталин крепко в кулаке страну держал много лет, но суть не переделаешь. Оно ведь, к сожалению, так и есть. Строгость необходима, иначе выходит анархия. Это что. Поглядишь, как весело завтра будет. Вот удивишься. Иди, говорю, Лизка. – Бабуля вдруг резко перескочила с темы человеческих ценностей снова на девчонку.
Та послушно поднялась и скрылась в одной из комнат.
– Ну, рассказывайте. Что, куда, кого? – Я наклонился над столом, стараясь быть ближе к Наталье Никаноровне. Говорил шепотом.
Бабуля точно так же легла грудью на столешницу, а потом тихо, но с важным видом ответила.
– Не могу…
– Чего не можете?
– Говорить ничего не могу. Принцип невмешательства. Помнишь?
Я отстранился, глядя на бабку-демона с подозрением. Она издевается опять?
– Вы же, пока к гаражам шли, многое успели поведать. Но на самое главное – времени не хватило. Начали про книгу и человека.