1919
Шрифт:
– Если его жизнь зависит от влияния сенатора Лафоллета, вы, конечно, имеете все основания волноваться, Эвелин, но я могу заверить вас, что это не так.
Мисс Хэтчинс обиделась и, вернувшись к своему столику, стала мрачно поглощать ужин. Так или иначе вечер был испорчен. Дочка никак не могла понять, почему все сидят такие надутые и стесненные; впрочем, может быть, ей только так казалось из-за себя самой и Дика. Время от времени она искоса взглядывала на него. Он был совсем непохож на того Дика, которого она знала раньше, – он сидел такой надутый и напыщенный и изредка переговаривался торжественным тихим шепотом с толстой дамой в розовом. Ей хотелось запустить в него тарелкой.
Она облегченно вздохнула, когда заиграл
– Дорогая девочка, идем сегодня ночевать ко мне… Не уезжайте… Я уверен, что мне удастся уладить все ваши дела с Красным Крестом или как его там… Я всю жизнь был несчастен, и я определенно покончу с собой, если я вас потеряю… Полюбите меня хоть немножко… Я посвятил всю свою жизнь достижимым идеалам, и вот я уже становлюсь стар, и в жизни у меня так и не было ни одной счастливой минуты. Из всех женщин, которых я встречал, вы единственная – подлинная язычница в душе. Вы можете оценить искусство жить. – Тут он поцеловал ее мокрыми губами в ухо.
– Джордж, я сейчас никого не могу любить… Я всех ненавижу.
– Я научу вас, только позвольте мне.
– Если бы вы знали обо мне все до конца, вы бы не добивались меня, – сказала она холодно.
Она опять заметила, что на его лице появилось смешное, испуганное выражение и губы его опять сузились над редко расставленными зубами.
Они вернулись к столу. Она сидела и нервничала, в то время как остальные очень обстоятельно, с долгими паузами говорили о мирном договоре – когда он будет подписан, подпишут ли его немцы. Наконец ей стало невтерпеж, и она пошла в дамскую комнату попудрить нос. На обратном пути она зашла в бар посмотреть, что там делается. Офицер с орлиным носом увидел ее, вскочил, щелкнул каблуками, взял под козырек, поклонился и сказал на ломаном английском языке:
– Прекрасная леди, не задержитесь ли вы на минутку, чтобы выпить с вашим покорным слугой?
Дочка подошла и присела за их стол.
– Вам, как видно, очень весело, – сказала она. – А я сижу в ужаснейшей компании старых цирковых лошадей… Они мне надоели.
– Permettez, mademoiselle, [301] – сказал он и познакомил ее со своими приятелями.
Он был летчик. Все они были летчики. Звали его Пьером. Когда она сказала, что ее брат был летчиком и разбился, они отнеслись к ней очень сочувственно. Она ничего больше не сказала – пускай думают, что Бад погиб на фронте.
301
Разрешите, мадемуазель (фр.).
– Глубокоуважаемая мадемуазель, – торжественно сказал Пьер, – разрешите мне быть вашим братом.
– Руку, – сказала она.
Все торжественно пожали ей руку, до ее прихода они пили коньяк маленькими рюмками, а теперь им подали шампанское. Она танцевала с каждым по очереди. Она была очень счастлива, и ей было наплевать на все, что бы ни случилось. Они были славные, красивые ребята, все время смеялись и обращались с ней очень уважительно. Они взялись за руки и стали плясать посередине бара, все кругом хлопали в ладоши, как вдруг она увидела в дверях красное, негодующее лицо мистера Берроу. Когда она в следующий раз проносилась мимо двери, она крикнула ему через плечо:
– Я сейчас приду, господин учитель!
Лицо исчезло. У нее закружилась голова, но Пьер подхватил ее и прижал к себе, от него пахло духами, но ей было приятно, что
Он предложил пойти куда-нибудь в другое место.
– Мадемуазель Сестра, – шепнул он, – разрешите показать вам myst`eres de Paris. [302] А потом мы вернемся к вашим цирковым лошадям. Они, по всей вероятности, напьются… Цирковые лошади постоянно напиваются.
Они рассмеялись. У него были серые глаза и светлые волосы, он сказал, что он родом из Нормандии. Она сказала, что он самый милый француз из всех, кого она встречала. Она с большим трудом достала в раздевалке свое пальто, потому что у нее не было номера, но она зашла за барьер и взяла его, покуда Пьер разговаривал по-французски с гардеробщицей. Они сели в длинный низкий серый автомобиль. Дочка никогда не ездила с такой скоростью. Правда, Пьер был замечательный шофер, у него был один излюбленный трюк – он летел полным ходом прямо на полицейского и в самый последний момент круто сворачивал в сторону. Она спросила, а что, если он кого-нибудь задавит. Он пожал плечами и сказал:
302
Тайны Парижа (фр.).
– Велика важность… Все они… как это у вас говорится?… глупые ослы.
Они заехали к «Максиму», но там для них было слишком тихо, и они отправились на танцульку в маленький зал где-то в другом конце Парижа. Дочка заметила, что Пьера повсюду хорошо знают – он был асом. Остальные летчики встречали в разных местах знакомых девиц и один за другим исчезали. Она сама не заметила, как они остались одни в длинном сером автомобиле.
– Прежде всего, – сказал он, – поедем в Ряды и поедим лукового супу… а потом я вас немного покатаю на аэроплане.
– Ах, пожалуйста! Я никогда не летала на аэроплане… Ужасно хочется полетать и сделать мертвую петлю… Обещайте мне, что мы сделаем мертвую петлю.
– Entendu, [303] – сказал он.
Они сидели, чуточку сонные, в маленькой тесной закусочной, и ели луковый суп, и пили шампанское. Он был, как и прежде, учтив и сдержан, но его запас английских слов, по-видимому, иссяк. Она смутно подумала, что нужно вернуться домой в гостиницу, иначе она опоздает на поезд, но только пролепетала:
303
Идет (фр.).
– Мертвую петлю, обещайте мне, что вы сделаете мертвую петлю.
Его глаза чуточку остекленели.
– За мадемуазель Сестрой, – сказал он, – я не ухаживаю… С мадемуазель Сестрой я делаю мертвую петлю.
До аэродрома им пришлось ехать долго. По улицам полз серый рассвет. Пьер правил уже не так уверенно, и ей несколько раз приходилось хвататься за руль, чтобы выправить машину. Когда они круто затормозили у аэродрома, она увидела вереницу ангаров и три аэроплана на глубочайшей синеве, а позади – ряды тополей вдоль серебряной каймы поля. Тяжелое небо нависло над ними, словно мокрый брезент. Дочка, дрожа, вышла из автомобиля, Пьер слегка пошатывался.
– Может быть, лучше в кроватку… В кроватке очень хорошо, – сказал он зевая.
Она обняла его за плечи.
– Вы обещали покатать меня и сделать мертвую петлю.
– Ладно, – сказал он сердито и пошел к одному из аэропланов.
Он стал возиться с мотором, и она слышала, как он ругался по-французски. Потом он пошел в ангар будить механика. Дочка стояла дрожа в серебряном утреннем свете. Ей ни о чем не хотелось думать. Она хотела летать, у нее болела голова, но тошноты не было. Когда Пьер вернулся с механиком, она поняла, что механик спорит с ним и уговаривает не лететь. Она очень рассердилась.