1977
Шрифт:
– Вечер добрый, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно непринужденнее. – Товарищ, не хочешь подзаработать?
Он посмотрел на меня мутными, покрасневшими глазами. В них плескалось… удивление? Вроде того.
– Кто ж не хочет-то? – ответил он. Голос был прокуренный, с металлическим звуком.
Ешкин крот! Этот Шурик или как его там зовут – алкоголик, с его опухшим лицом и пустым взглядом, казался сейчас единственной ниточкой, за которую можно было ухватиться в этом кошмаре, чтобы все разрулить.
Я кивнул
– Там, возле входа, есть телефон. Рабочий?
– Рабочий, – проскрипел Шурик, выпуская струю дыма. – Только если звонить надо, на кассе разрешение спроси. Они его, бывает, отключают, чтобы всякие… чтоб не баловались по пьяни.
– За столиком трое парней сидят, – продолжал я, чувствуя, как внутри нарастает холодная, липкая тревога. – Один рыжий, другой цыган, третий… полный. Думаю, ты их сразу узнаешь. Вот этого, полного, можешь позвать к телефону? А за это я тебе… – я зашарил рукой в кармане, нащупав смятые купюры. – Пятьдесят рублей дам. – Сразу же зашел я с козырей.
Шурик недоверчиво усмехнулся, кривя рот в подобии улыбки. Он затянулся.
– А что ж ты, товарищ, сам его не позовешь?
– Да тут такое дело… На днях я тут… подрался, ну, в кафе этом. И там мне лучше не показываться. А с этим товарищем нужно вопрос решить, ну, чтобы он заявление в полиц… в милицию на меня не писал. Понимаешь?
Он скользнул взглядом по моему лицу, задержавшись на синяке под глазом.
– А вдруг ты его ножом… того самое?
Я усмехнулся, стараясь придать своему лицу как можно более невинное выражение.
– Да брось, друг. Ну, подрались, из-за бабы, с кем не бывает. Но за это ножом… нет, это перебор. Меня, наоборот, совесть мучает. Много плохого ему наговорил. Хочу извиниться. Сплю плохо. Помоги мне. Всего-то к телефону позвать. Я тебе за это заплачу.
Я достал деньги, отсчитал нужную сумму – пятьдесят рублей, словно плата Харону за переправу через Стикс – и протянул Шурику. Но он не торопился их брать. Какое-то время он смотрел на деньги, словно на ядовитых змей, что-то обдумывая, взвешивая на невидимых весах. В его глазах мелькнуло что-то – жадность? Страх? Или желание гульнуть на эти деньги? Я не смог разгадать. Затем, будто приняв какое-то важное для себя решение, он взял купюры и тут же спрятал их в карман.
– Вижу, ты не пьянь какая-то. Пьянь такие деньги с собой не носит. И одет ты хорошо, хотя… – он ткнул пальцем в сторону моего разбитого лица, – рожа разбита. Но ты не из тех, кто готов на мокруху. Так и быть, поверю. Что сказать-то?
– Скажи, что ему звонит Ким Викторович, – ответил я, сообщив имя и отчество отца Валентина. – Он поймет, кто это.
– А если он мне не поверит?
– Тогда все равно деньги твои.
Шурик сделал пару глубоких затяжек, и выбросив окурок, двинулся к «Марсу», но тут же замер и обернулся.
– А баба-то хоть красивая была?
– Шикарная.
Шурик хмыкнул и пошел к двери, за которой
Бежевый, потертый телефон стоял на тумбочке у входа, рядом с вешалкой для верхней одежды. Все это – в небольшом, тесном тамбуре. Я встал в углу, рядом с дверью, чувствуя, как адреналин закипает в крови, а сердце стучит все громче.
Сейчас все решиться.
Или нет.
Если выйдет, главное не затупить.
Где-то через минуту, или около того – время тянулось медленно, как патока, – дверь распахнулась, впуская в тамбур гомон голосов из кафе, и… вышел Валентин. Дверь захлопнулась за ним, отрезая нас от зала, словно гильотина, запечатывая нас в этом тесном коконе, погружая в звенящую тишину. Он меня не заметил, подошел к телефону. Понял, что трубка не снята. Хмыкнул.
– Эй, – шикнул я, словно змея, готовая к броску.
Он резко обернулся, и в этот же миг мой кулак, будто кувалда, обрушился на его лицо, впечатавшись точно в нос. Хруст костей разнесся по тамбуру. Валентин рухнул назад, как подкошенный, выпучив на меня глаза, полные ужаса и непонимания. От носа к подбородку по его лицу потекли две жирные, багровые линии крови. Кровь капала на пол, оставляя темные, зловещие пятна. В этот момент я почувствовал не удовлетворение, не триумф, а лишь холодную, липкую пустоту внутри.
– Ты?! – воскликнул он. А потом до него дошла боль, он прикрыл разбитый нос рукой, из-под пальцев сочилась кровь, окрашивая светлый свитер в багровый цвет. Он застонал – звук жалкий и слабый, как скулеж раненного пса.
Я опустился на колено напротив него, схватил его за ворот свитера.
– Где телефон? – выпалил я.
– Телефон? Какой телефон? – простонал он.
– Моя вещь. Где она?
– Дома.
«Ну да, кто бы сомневался», – пронеслось у меня в голове с горечью.
– А говорил, что продал…
Я обшарил карманы его брюк. Вдруг соврал? И этот проклятый телефон при нем? Вытащил паспорт и студенческий билет. Телефона нет. В паспорте нашел страницу с пропиской. Запомнил адрес. Как оказалось, Валентин жил недалеко от Ани. Вроде, всего в двух кварталах.
– Тебе это так с рук не сойдет, козел! – зло пробормотал Валентин, вытирая с подбородка кровь. – Ты, сука, сядешь!
– Ага, – буркнул я, пропуская его слова мимо ушей. Мне больше интересовали его паспортные данные.
«Что теперь? Ломиться в квартиру?» – мелькнула мысль, но тут же отступила. Есть вариант куда тоньше по исполнению…
– Короче, так, – отрезал я, глядя ему прямо в глаза – в них плескался страх, чистый, животный страх. – Пункт первый: паспорт забираю себе. Будем меняться. Ты мне мою вещь, я тебе паспорт и студенческий. Пункт второй: даже не думай заявлять в милицию. Иначе твой паспорт найдут рядом с трупом. Мне терять нечего. Смекаешь, что в этом случае будет? Сядешь.
– Что? Да ты больной!