1977
Шрифт:
– Не бойся. С чего ты взял, что твое такси вообще остановят на посту?
– Потому что со мной всегда происходит все самое худшее. С твоей помощью.
– Опять ты за свое. Я тебе дело предлагаю, а ты обвиняешь меня во всех грехах. Не благодарный ты.
– А я тебе еще и спасибо должен сказать, так получается?! За все, что ты сделал с моей жизнью? Да кто ты вообще такой? Что ты такое?! – сказал я с нажимом.
Молчит.
Я усмехнулся и выплюнул:
– Да пошел ты! В жопу!
Я схватил пустую бутылку и швырнул в Него. Бутылка свистнула в полумраке и врезалась
– Послушай, Портал. Я тут заметил одну хрень. Каждый раз, когда я прохожу через тебя туда и обратно, в моей жизни начинается сраное дерьмо. Это типа комиссия за проезд?
– Ты пьян. Иди спать.
– Я-то пойду. А вот ты тут и останешься. Один. Я в тебя больше ни ногой.
И, чтобы уж точно дать понять этому засранцу, что наши отношения окончены навеки, я показал ему средний палец. Дерзкий и глупый жест, но в тот момент он казался мне верхом храбрости и независимости.
Серьезно. С этим пора завязывать. Нужно выкарабкиваться с этой ямы, в которую я сам себя и загнал. Начать жить заново. С чистого листа. А это значило – больше никаких походов в СССР. Ни за что на свете. Я твердо это решил. Раз и навсегда.
С трудом поднялся на ноги, чувствуя, как мир качается вокруг. Прошоркал к дверце чердака. Прежде чем ступить на ненадежную лесенку, обернулся на Портал. Не проронив больше ни слова, начал осторожно спускаться. Но лесенка – эта старая предательница – не простила мне пьяной неуклюжести. Она заскрипела, качнулась под ногами, словно живая, и в следующий миг я потерял равновесие и полетел спиной вниз. Только и успел закрыть глаза, ожидая удара о землю. Ион последовал – жесткий, беспощадный. Я бухнулся в крапиву, как мешок с дерьмом.
Воздух выбило из легких. Закашлялся, пытаясь глотнуть хоть каплю кислорода. Подышал. Мутный взгляд зацепился за медленно плывущие по небу облака, похожие на рваные клочья ваты. Наверное, нужно было вставать, ползти в дом, добраться до дивана. Негоже валяться пьяным в крапиве, как последний бомж. Но тело не слушалось, отказывалось подчиняться. Слишком много пива было выпито сегодня.
Так и остался лежать, глядя в небо. И в какой-то момент, провалился в темноту.
***
Аня. Имя, словно эхо из давно забытого сна, царапало память, не давало покоя. Я ни раза за все это время не задавался вопросом, как сложилась ее судьба. Не знаю почему. Может, боялся открыть ящик Пандоры, полный жутких «а что если». Кем она стала? Бабушкой в цветастом халате, склонившейся над грядками на даче? Или одинокой тенью, затерявшейся в лабиринте старой квартиры? Вышла ли замуж за какого-нибудь унылого инженера, или так и осталась вечной невестой? Родила ли детей?
Я застыл напротив ее дома, словно пригвожденный невидимой цепью, и уставился
Время клонилось к четырем дня. На скамейке у входа болтали бабульки.
Наконец, собрав в кулак остатки храбрости я двинулся к подъезду. Чего бояться? Что самое страшное может случиться? Аня вряд ли меня узнает. Прошло сорок лет – целая вечность, пропасть, разделяющая нас теперь. Ей сейчас должно быть шестьдесят с хвостиком…
Ее этаж. Ее дверь. Я остановился как вкопанный. Дверь была не та. Она теперь была железная, надежная, современная. А не та простецкая и деревянная. Сердце стучало в горле, мешая дышать. Туго сглотнув, я поднял руку, постучал к соседям.
Глава 17
Никто не открыл. Постучал в другую дверь. Никого. В принципе, ожидаемо. Рабочий день все-таки.
Ее квартира. Стучаться или нет? Если откроет Аня, что ей скажу? «Привет, как дела?». Глупость та еще. Да и нечего сказать, между нами пропасть в сорок лет.
Спустился на площадку между вторым и третьим этажами. То самое место. Здесь мы стояли с Аней. Пыль времен густо осела на этих стенах, но призраки прошлого все еще витали в воздухе. Постоял немного и побрел вниз.
И тут меня словно током прошибло. Бабульки! Они будто стражи этого подъезда. Они же все видят, эти пятеро стражников, все знают: кто женился, кто умер, кто съехал. Для них нет тайн. Они – живые летописи этого подъезда, хранили ключей от всех забытых историй. Может быть…может быть, они смогут мне помочь?
Я вышел из подъезда, и словно невидимый луч прожектора выхватил меня из полумрака. Их внимание, как стая голодных голубей, слетелось ко мне. Впрочем, ничего удивительного. Они меня уже давно держали на карандаше. Я был для них занозой, тенью, скользящей по границе их мирка, ошивающимся типом, от которого жди беды. Преступник? Насильник? Наркоман?
– Доброго дня, – сказал я.
В ответ они пробубнили что-то невнятное, вроде «здрасте», и синхронно кивнули головами. В их глазах не было интереса – только настороженность и глухое недоверие. Они уже все для себя решили.
– Я тут родственников ищу, – начал я, разматывая заготовленную историю, как старую киноленту . – Раньше в этом подъезде жила Анна… в семьдесят седьмом году. Не подскажете, где мне ее искать? Может, знаете куда переехала? Ей сейчас должно быт лет шестьдесят…
Седая-седая бабулька, вся какая-то прозрачная и выцветшая, как старая фотография, проблеяла овечьим голоском, тонким и дрожащим:
– Не припомню такую-ть.
И глаза ее – два мутных стеклышка – смотрели сквозь меня, словно пытаясь разглядеть что-то далеко позади или вовсе ничего. Время для них уже сжалось в одну бесконечную сегодняшнюю вечность, где нет места воспоминаниям о далеком семьдесят седьмом.