1993 год. Назад в СССР, или Дети перестройки
Шрифт:
– Не надо, – чуть слышно, одним выдохом ответила Настя.
И Алексей скорее почувствовал, чем услышал ее слова.
– Стаси, любовь моя, – шепнул он и поцеловал её снова, обхватив за плечи, прижавшись к ней всем телом. Он чувствовал упругость её груди, чувствовал, как шевельнулись её губы, она отвечала на поцелуи неумело и робко. Но именно эта робость и неумелость всё больше разжигали Алексея, и он впивался в её губы, самозабвенно, искренне отдаваясь во власть эмоций. И не было уже ничего, кроме этой страсти, кроме этого бешеного поцелуя, ни разу в жизни ещё Лёшка не испытывал такого наслаждения от простого
Наконец Алексей разжал объятия и в изнеможении, откинулся на спину, грудь его судорожно вздымалась, горло давили спазмы, мышцы дрожали, как бывает после сильного испуга или длительного изнурительного заплыва без остановки. Настя поднялась и села к нему спиной, обхватив руками согнутые колени. Что-то трогательно детское было в этой её позе. Алексей обнял её, коснулся щекой её плеча и, глядя куда-то в сторону, сказал вдруг, – Я люблю тебя, люблю, слышишь, милая?
Настя вдруг, не глядя ему в глаза, быстро обернулась, вцепилась тонкими, чуть дрожащими пальцами в его плечи, покрытые узлами мускулов, и уткнулась лицом в его грудь. Лёгкая, беззащитная, словно отдавая себя во власть этому человеку, вверяя ему себя всю, гордую и преданную. Лёшка ласково гладил её пышные волосы кончиками пальцев, которые умели быть нежными и мягкими, а не только твёрдыми, как гвозди, и смотрел на суетящихся чаек. Нет, он не думал, а просто смотрел. Ещё хотелось ему плакать, почему не знал он, просто хотелось, и всё тут.
Но он сдерживал себя, он был мужчиной, он был Алексей Князев, имя это было маркой, его произносили, понизив голос, ему верили, его боялись, его уважали и ненавидели. Но сейчас, когда пальцы его касались пушистых пепельных волос, той, которая вдруг стала для него такой родной и близкой, сейчас он презирал эту марку, этих людишек, глядящих ему в рот, ненавидел всё то, чем он занимался последние несколько лет, но знал, что не суждено ему остановиться, уйти в тень. Страшная это была штука, власть.
Лёшка вздохнул, и сжав ладонями лицо Анастасии, проговорил, глядя ей прямо в глаза, – Я с тобой!
Глава 12
– А теперь, дорогие гости, как я и обещал, по нашей давней традиции, мы объявим, кто же на этот раз удостоится почётного звания мисс Круиза, – узкоплечий ведущий корабельных танцевальных программ, профессиональный массовик-затейник, одетый в бежевый свободный костюм с микрофоном в руках вышел на середину танцевальной площадки. Она была пуста, и только огни цветомузыки безмолвно переливались друг с другом.
В баре, заполненном до отказа, стало сразу торжественно тихо. Почти три сотни человек, подавляющее большинство пассажиров «Руслана», в ожидании события с интересом уставились на человека с микрофоном.
– Друзья, минуточку терпения, – он поднял руку, ещё больше заинтриговав собравшихся, – быть может, вы удивитесь, не видя за моей спиной шеренги стройных полуобнажённых красоток, претендующих на корону, украшенную кувшинками и розами.
На веранде послышались согласные возгласы, и ведущий продолжил.
– Так вот, тех, кто хочет увидеть это зрелище, я спешу разочаровать. Наша социалистическая мораль и нравственность не позволяют разыгрывать такие сценки, от которых некоторые товарищи, там, – он указал пальцем куда-то
За столиками сдержанно засмеялись. Многие узнавали себя в тех самых, могущих прийти в ужас. Но шпилька всё же была вставлена мастерски. Ведущий подождал, пока смешки стихнут, и продолжил.
– У нашего родного социалистического строя свои законы и критерии, и поэтому мы работники сервиса на «Руслане», так сказать, компетентное жюри, которое всех вас, друзья, обслуживает уже более двух недель, и прекрасно каждого из вас знает, уже сделало свой выбор.
– Итак, мисс Круиза объявляется, – ведущий вгляделся в веранду бара, намеренно затянув паузу.
Все разом стихли, напряглись, приготовились.
– Объявляется девушка в чёрном платье, сидящая за третьим столиком слева, несравненная, пленительная, бесподобная Анастасия Соболева.
Последние слова ведущий произнёс торжественным, хорошо поставленным, громким голосом. Бар взорвался оглушительными аплодисментами. Новоявленную мисс Круиза знали и любили едва ли не все пассажиры, и мало кто, признаться, сомневался, что именно она будет выбрана красивейшей девушкой этой поездки.
Смущённая, чуть покрасневшая Стаси, обворожительная в длинном чёрном платье с высоким разрезом, с классической воздушной прической, под восхитительными взглядами мужской половины пассажиров прошла на площадку. Ведущий поцеловал ей руку и воскликнул, – Поприветствуем красивейшую девушку на «Руслане»!
Аплодисменты не смолкали, Анастасия несколько раз, улыбаясь, кивнула публике. Сделала что-то наподобие реверанса, и на голову ей уже возложили ажурную диадему, увитую ярко-красными розами, вперемешку с молочно-белыми кувшинками. И дав зрителям вдоволь налюбоваться на мисс Круиза, ведущий отвёл Настю на её место.
– Признайся, это твоя работа, – негромко спросил Сашка Рыжов у Алексея. Друзья, как всегда, втроем сидели за лучшим столиком около танцверанды.
– А что, по-твоему, она недостойна? – слегка обиженно спросил Алексей. – Назови лучшую.
– Да нет, я ничего не имею против, – Сашка потом пожал плечами, – И все-таки скажи, сколько тебе все это стоило, а?
– Одну тысячу, – коротко ответил Алексей, – Это был не бог весть какой конкурс. Я просто хотел сделать девочке приятное. Смотри, как она рада.
Настя из-за своего столика помахала рукой Алексею. Она действительно улыбалась, смеялась даже, о чем-то разговаривая со своими родителями. Алексей послал ей воздушный поцелуй и встал, бросив на стол сотню, как обычно.
– Идем. Парад окончился, я переоденусь на вечер.
Он похлопал друзей по плечам, и те, видя, что вечер действительно близится к концу, последовали за Алексеем.
Всего три дня оставалось плыть до Москвы. Круиз завершился, и, как обычно бывает в таких случаях, ребята уже начинали тосковать, понимая, что через три дня, ступив на родную московскую землю, они в прошедшем времени будут говорить про эту фешенебельную прогулку, и всё пойдёт, потянется по-старому, как обычно, словно и не было ничего, останется только память. Хотя нет, Сашка чувствовал, что обычно меланхолично-печальный Колычев весь аж светился внутренней радостью, ожиданием чего-то приятного. Очевидно, Лёшка действительно сделал ему интересное предложение, сулящее немалые деньги, раз даже невозмутимый атлет взбодрился.