30 сребреников
Шрифт:
И он пришёл, в виде самого архиепископа, который вечером прибыл в монастырь на повозке и найдя нас, «обрадовал», что мы прямо сейчас едем во дворец, к королю.
— Зачем ваше преосвященство? — удивился я, поскольку у меня были на вечер совершенно другие планы.
— Я только что от него, — он посмотрел на меня гневным взглядом, — ему и его советникам список показался избыточным, так что он сказал, что хочет видеть того, кто его составил.
Брат Иаков тяжело вздохнул.
— Надо ехать брат Иньиго, — сказал он.
Спорить было точно бесполезно, так
— Охрану можете оставить в монастыре, — сказал нам архиепископ.
— Бернард собери ещё четырёх человек, вы едете с нами, — распорядился я тут же, и архиепископ и сам отец Иаков с изумлением на меня посмотрели.
— Вы нас и обратно из дворца довезёте ваше преосвященство? — спокойно поинтересовался я.
Тот зло посмотрел на меня и вышел из кельи.
— Обязательно ссориться с человеком, от которого мы зависим? — миролюбиво поинтересовался брат Иаков у меня.
— Пока он не помогает нам брат, — я покачал головой, — а ищет свою выгоду. Пытаюсь дать ему понять, что нужно думать о делах церкви тоже.
— Сердце мне начинает подсказывать, — покачал головой монах, — что ты тоже не станешь епископом брат мой.
— Конечно, — согласился я, — поскольку я буду кардиналом.
Он покачал головой в удивлении, но промолчал и вскоре мы сели в весьма просторную повозку епископа, запряжённую четвёркой лошадей, и поехали по улицам этого замечательного города, который с каждым днём как по мне, вонял всё сильнее.
— Его высочество уже начинает мне нравиться, — прервал я молчание, царившее в повозке, во время поездки.
— Чем же? — поинтересовался у меня брат Иаков.
— Королевский дворец, — показал я на холм, куда мы ехали, — продувается ветром лучше, чем низина. Думаю, там не воняет рыбой.
— Зато зверски холодно зимой, — фыркнул архиепископ.
— Осталось благодарить господа за то, что сейчас наступила весна, — согласился я с ним.
Мы все трое перекрестились.
Во дворце нас ждали, так что слуга бросился внутрь и вскоре нас встречал какой-то дворянин, который поздоровался только с архиепископом и отцом Иаковом, повёл нас вглубь красивейшего дворца, какой я видел за свою жизнь, сияющего чистотой и опрятностью.
Слуги не ходили, а едва ли не бегали, и всё вокруг показывало мне на чёткость и порядок, заведённые во дворце.
— Прошу вас, Его высочество сейчас на приёме, как освободится, то придёт к вам, — дворянин завёл нас в небольшую комнату, которая явно была рабочим кабинетом и пошёл распорядиться, чтобы принесли нам закуски.
— Сеньор… — обратился я к нему, когда он вернулся и мы стали молча ждать короля, что было противно моей деятельной натуре, так что я решил подокапываться до дворянина.
— Сеньор Мигель де Вега-де Грасос, — представился он.
— Вы кастилец? — удивился я, услышав знакомую фамилию, а также произношение «сеньор».
— С кем имею честь? — удивился он в свою очередь тоже.
— Сеньор Иньиго де Мендоса, — склонил в свою очередь голову и я.
— Мендоса? — он поражённо посмотрел на меня, — мой дедушка был соседом Мендоса. Его замок был неподалёку от Гвадалахары.
— Как тесен мир сеньор Мигель, — покачал я головой, а он, узнав, что я не простой монах, сразу подобрел
— К своему стыду, я мало изучал Арагон, кроме самого простого уровня, сеньор Мигель, — продолжил я, — дворянские рода, королевский дом, названия провинций, не более того.
— Что говорит тем не менее о вашем хорошем воспитании сеньор Иньиго, — улыбнулся он, — многие не знают и этого.
— Всё благодаря нашим родителям, храни их господь, — перекрестился я и за мной все следом.
— Но я много слышал о Его высочестве, — продолжил я, — мне всегда было интересно, за что может правитель получить прозвище «Великодушный». Я понимаю «Жестокий», «Красивый», но «Великодушный» — это выше моего понимания. Может расскажите сеньор Мигель? Я был бы вам очень благодарен за науку.
— Сеньор Иньиго, — склонил он голову, — говорить о своём короле я могу хоть весь год и не устану благодарить бога за то, что послал нашей стране такого хорошего правителя. Что же касается вашей просьбы, то конечно извольте. Я расскажу вам об одном случае, случившемся не здесь в Неаполе, а в Сарагосе, после чего вы поймёте, почему его так прозвали.
— Однажды Его высочество Альфонсо в окружении свиты зашёл в самую престижную ювелирную мастерскую города. Пока король общался с хозяином-ювелиром, двор бросился рассматривать необычные украшения. Кто-то примерял колье, другой покупал массивную золотую цепь. Внезапно кто-то из ювелиров завопил: — «Обокрали».
Тут сеньор Мигель сделал паузу и убедился, что все присутствующие, не только я, внимательно его слушают, так что он продолжил.
— Как оказалось, кто-то решил воспользоваться царящей в лавке суматохой и украл большой бриллиант. Король тут же приказал начальнику личной охраны закрыть все двери, поставить стражу у всех выходов и никого не выпускать из мастерской. Затем Его высочество распорядился принести из соседней таверны ведро помоев. Когда лохань установили на витрине, король попросил всех присутствующих, включая охрану и работников мастерской подходить по одному к ведру и опускать правую руку со сжатым кулаком в дурнопахнущую жижу. Когда все это сделали, ведро затем вылили на мостовую и все увидели, как на солнце засверкал бриллиант.
Дворянин с большим воодушевлением закончил рассказ, явно гордясь своим королём.
— Я, кажется, начинаю догадываться, — удивлённо покачал я головой, — почему его так прозвали.
— И почему же? Мне самому интересно, какой урок вы вынесли из этой истории, — раздался сильный голос и сеньор Мигель подскочил на стуле, кланяясь вошедшему человеку с короной на голове, в окружении трёх других дворян, которые шли за ним следом.
— Его высочество мог приказать всем раздеться до гола, а охране устроить тщательный обыск. Это было бы унизительно для всех и точно пострадала бы честь того, кто украл бриллиант, но справедливо по моему мнению. Вместо этого Ваше высочество, лишь заставил потерпеть небольшое унижение, макая руку в помои, дабы не повадно было красть следующий раз, но сохраня при этом честь вору. Так что этот поступок действительно достоин того, чтобы прослыть «Великодушным», — оттарабанил я на латыни, так как в кабинете были те, кто не понимал арагонского или итальянского, а латынь всё же знало большинство.