30 сребреников
Шрифт:
— Да ваше преосвященство, — закивала она.
— Просто отец Стефан, я не епископ, — поправил её инквизитор. — Расскажите, какой грех чувствуете вы за собой.
— Никакого, отец Стефан, — так быстро сказала она, что стало понятно, что она что-то скрывает.
— Каких людей вы можете назвать своими врагами или которые могут на вас показать из личной обиды?
— Есть отец Стефан, — закивала она, став перечислять десяток имён, которые тут же записали.
— Не ссорилась ли ты недавно с соседями или родственниками? — продолжил он допрос.
— С соседкой, женой молочницей повыдёргивали волосы друг дружке, — покивала она, —
— Какого рода слухи? — голос отца Иакова, вмешавшийся в разговор, был сама доброта.
— Что я якобы положила плаценту от её неродившегося ребёнка под алтарь в церкви, — нехотя ответила она.
— А ты клала этот предмет дочь моя? — поинтересовался отец Иаков.
— Нет конечно! — она отвела взгляд от него, так что даже мне было понятно, что она врёт, а вот инквизиторы даже не моргнули. Они продолжали допрос в ровном спокойном тоне.
— А что вы делали второго января сего года в час по полудни? — неожиданно поинтересовался у женщины молчавший до этого инквизитор.
Вопрос вызвал у женщины ступор.
— Отец, я не помню этого! — изумилась она.
Допрос продолжался четыре часа без перерыва, когда женщина явно стала уставать и забывать на какие вопросы, она что отвечала ранее. А поскольку всё записывалось, то инквизиторы раз за разом со спокойным тоном говорили ей, что час назад она говорила иное. Наконец, после одного из таких вопросов, женщина не выдержала и упала на пол, залившись слезами.
— Боже прости меня, — Элизабетта протянула руки к инквизиторам, — я согрешила.
— Ты признаёшься в грехе дочь моя? — отец Стефан подошёл к ней с бумагой.
— Да признаюсь! — закивала она и подписала признание.
— Отведите её в камеру, допрос продолжится завтра, — сказал отец Иаков, обращаясь ко мне.
Я лишь показал жестом и Бернард, подхватил женщину, чтобы отвести её и отдать в руки стражи, которая отведёт её в тюрьму. Она была неподалёку от дома префекта района, в котором мы находились сейчас. Собственно говоря, помещение и было выбрано мной именно из-за близости с тюрьмой, чтобы не водить обвиняемых через весь город.
Когда её увели я обратился к инквизиторам.
— Братья, а можете мне ответить на вопросы, которые у меня возникли? Простите если они покажутся вам глупыми, но я уже говорил, что ничего не понимаю в расследовании.
— Конечно брат Иньиго, — кивнул старший инквизитор, — и тебе точно не стоит ни в чём извиняться, твоё стремление к знаниям можно только похвалить.
— Почему её отвели в тюрьму? — поинтересовался я, — она же во всём созналась.
— Мы ведь несветские власти брат, — улыбнулся отец Иаков, — это им достаточно признания, чтобы вынести приговор. У церкви стоит другая цель. Мы должны опросить свидетелей, которые донесли на неё, чтобы сверить их показания с её, убедиться, что она действовала одна и ей никто не помогал. Только после этого мы можем вынести ей епитимью за совершённое деяние.
— Не наказание? — удивился я его фразе.
— Церковь не наказывает брат, лишь пытается вернуть заблудшую овцу обратно в своё стадо, — ответил мне отец Стефан.
— Зачем же её тогда отправили в тюрьму? — поинтересовался я, — можно было её отправить домой, она ведь сама пришла на допрос.
— В большинстве простых случаев да, мы так обычно и поступаем брат Иньиго, — согласился со мной отец Иаков, — но ты создал нам идеальные условия для работы, когда тюрьма рядом,
— То есть теперь мне нужно позвать тех, кто против неё свидетельствовал? — спросил я.
— Верно брат Иньиго, — кивнул отец Стефан, — и мы продолжим это дело, пока его полностью не разберём.
Вспомнив сколько фамилий у нас в списке, я понял, что процесс будет ещё более долгим, чем мне казалось вначале.
Глава 27
Нужно ли говорить, что многоопытные инквизиторы оказались правы. Вчера предварительно было опрошены ещё несколько человек, которых из-за недостаточности сведений или же лёгкости обвинения, отправили домой под расписку о том, что они завтра прибудут на допрос. Люди охотно давали обещания, так как не хотели попасть в тюрьму, даже на один день. И приведённая оттуда на второй допрос Элизабетта Галиотта, показала мне почему.
Всклокоченная, зарёванная и вся трясущаяся, она, едва попав в комнату с инквизиторами стала умолять её простить, сыпать сведениями и именами, которые хотели знать инквизиторы. От вчерашней уверенной в начале допроса женщины не осталось ни следа, притом, что её никто и пальцем не трогал, она просто одну ночь провела в одиночной камере.
Когда все непонятные моменты инквизиторы узнали, отец Иаков вместе с остальной комиссией подписал документ и огласил результат расследования.
— Комиссия инквизиторов под предводительством отца Стефана обнаружила и подтвердила, что акушерка Элизабетта Галиотта положила 2 января 1455 года от Рождества Христова плаценту неродившегося дитя молочницы Велии под алтарь в церкви Сан-Доменико Маджоре и над ней провели 9 служб. Целью данного поступка было желание упомянутой Элизабетты Галиотты, чтобы следующий ребёнок у молочницы Велии родился живым.
— Поскольку ты не созналась в этом грехе сама, — он посмотрел на женщину, — то мы отпускаем тебя домой, с обязательством в день объявленного Sermo Generalis явиться к центральному собору, чтобы выслушать вынесенный церковью вердикт по твоему делу. Я говорю тебе заранее, что это будет епитимья в виде ношении двух зачёркнутых крестов на одежде в течение года.
Я поднял руку, поскольку собирался добавить к епитимье своё новшество. Ради этого пришлось показать бумагу, выданную мне королём и договариваться за проценты от подобных сделок с архиепископом, главой города и управляющим местным филиалом банка Медичи. Всё потому, что я посчитал, сколько денег мы заработали за время добровольных покупок индульгенций и понял, что такими темпами, мы точно пятьдесят флоринов здесь не заработаем.
— Да брат Иньиго? — поинтересовался у меня отец Иаков.
— И обязательство до времени дня аутодафе оплатить выданную индульгенцию за богохульство, стоимостью два флорина, — добавил я, доставая сам документ и расписку, где нужно было поставить только имя и приложить большой палец заёмщика.
— Но у меня нет таких денег брат! — изумилась женщина.
— Тогда ты выйдешь отсюда вместе со стражей и также представителем банка Медичи, которые опишут и оценят всё твоё имущество или имущество твоей семьи или родных по его рыночной стоимости, — улыбнулся я ей, — если в срок обязательство перед церковью не будет погашено, дело о займе будет передано светским властям.