30 сребреников
Шрифт:
— Надеюсь это достойный человек, — осторожно ответил монах.
— Я тоже, отец Иаков, — хмыкнул я, веселясь от шутки, понятной только мне.
Что касалось моего вопроса, то победило унижение, так что уже утром я направился в магистрат. Увидев бумагу с подписью короля и его печатью, глава города поменялся в лице.
— Чем я могу вам помочь брат Иньиго? — обратился он ко мне другим тоном, не каким он говорил со мной вчера.
— Я прошу лишь помощи в моём деле, не более того, — мягко и вежливо ответил я, копируя поведение брата Иакова, хотя у самого было дикое делание повозить этой бумагой, но наглой усатой морде, которая вчера надо мной издевалась, но здравый смысл победил, и я не стал накалять обстановку больше необходимого. Так что
В банке же меня приняли с распростёртыми объятьями даже несмотря на то, что я забрал часть денег и сказал, что с моими расписками могут приходить и другие люди, чтобы я не таскался с мешком золота по городу. Все вопросы были улажены за пару часов и я, довольный проведённым днём, а также ещё больше довольный Алонсо, с тяжёлым кошелём золота на поясе, отправились в обратный путь к монастырю. Я уже продумывал, где и что организую, так что завтра требовалось обзавестись всеми выделенными мне помощниками, поговорить с ними и приступать к работе. Время халявы закончилось, впереди предстояло сделать много работы.
20 марта 1455 A. D., Неаполь, Неаполитанское королевство
— Верующий с номером А-13, — молодая монахиня повернулась к группе горожан, над которыми висела большая буква A, — пройдите к столу с изображением Девы Марии.
Поскольку большинство жителей Неаполя не умело ни читать, ни считать, то проблему как организовать людские потоки так, чтобы было меньше очередей, я обдумывал очень долго. Только какие-то глубинные мысли из подсознания помогли мне это хоть как-то разделить на множество мелких рутинных операций, которые могли выполнять неквалифицированные помощники, которыми были либо монахи, либо служащие магистрата, временно приданые мне в помощь.
Сейчас каждый пришедший попадал в шесть очередей, которые вели к монахам, которые задавали всем только один вопрос:
— В каком грехе хотите покаяться?
В зависимости от ответа, он дальше сверялся с разработанной мной для них методичкой и присваивал номер греху человека в зависимости от буквы латинского алфавита и ставил цифру его порядного номера в дальнейшей очереди, которую записывал в книгу учёта посещений. Дальше уже горожанина, который не знал ни букв, ни цифр, забирала от стола одна из монахинь клариссинок и ставила его в очередь с той буквой, которая была прописана у него в листке. Конечно, какой конкретно грех значила каждая буква ни знал никто кроме шести монахов, которые поклялись не разглашать того, что содержится в моих методичках, а все, кто участвовал в дальнейшем распределении этого не знали, для них это были просто буквы.
После того, как оглашали номер верующего, закреплённые за этой буквой монахи сами осматривали бумажки горожан и вытаскивали нужного человека из очереди, показывая куда ему нужно идти. Закрытые исповедальни с уже теми священниками, которые выслушивали и записывали показания, были отгорожены от общей очереди, и никто не видел и не слышал, что там происходит. Каждая такая кабинка была помечена рисунком святого или святой, чтобы люди не путались куда именно идти, и имела вход и выход с другой стороны. Так что люди входили в кабинку и выходили с другой стороны, тем самым обеспечивая анонимность своих показаний и не пересечением с теми, на кого они возможно сейчас стучали. И выходя, шли по узкому коридору, прямо к кабинке, где сидел монах, ему отдавался билет с номерком, взамен тот предлагал купить индульгенцию. Кто-то соглашался, кто-то нет, но я посадил на эти важные места монахов с самыми строгими голосами и лицами, так что золото тонким ручейком наконец закапало в нашу казну, попадая в банк Медичи, который выписывал мне векселя на сданные после вечерней инкассации суммы.
Самое интересное во всём этом было то, что никто кроме
— Можете не приходить, — всех в этом случае заверял я, — но по истечении месяца, мы начнём расследование.
И тут же очереди в собор утраивались.
Одна была проблема у меня, которая раздражала, но я не стал конфликтовать с архиепископом по этому поводу и просто разделил дни приёма: по чётным принимались горожане, по нечётным дворяне, а субботу я выделил для иудеев и мавров. Поскольку этот день был для первых запретным для любой деятельности, а вторые не приходили по причине нежелания пересекаться с первыми, то мы хотя бы с братом Иаковом отдыхали единственный день недели. Для меня кстати было удивлением узнать от него, что показания не христиан также могут браться в расчёт инквизицией, если будут подтверждены потом ещё и христианами. Но благо, что в субботу у нас никого не было, так что можно было просто поваляться в кровати и ничего не делать.
Но к моему большому сожалению, после субботы наступало воскресенье, в которое мы с ним и ещё тремя инквизиторами, которые вернулись в город, читали тонны доносов, признаний в ереси и около ереси, чтобы всё это свести в стройные показания и таблицу, а также поставить на заметку тех, кто попал уже дальше в списки на расследование и не покаялся. Хотя время ещё было, так что мы ждали, что возможно они придут позже.
Ко второй неделе с моей организацией процесса стало понятно, что люди попросту кончились, все те, кто хотел покаяться это сделали и ждать дальше было только злить короля. С этим предложением я пришёл к архиепископу, который едва не расцеловав меня, направился к брату Иакову и спорил с ним до тех пор, пока тот нехотя, не дал ещё три дня для тех, кто готов прийти и покаяться. Об этом тут же огласили глашатаи на площадях и рынках города, а архиепископ, едва не выпрыгивая из робы от радости, побежал на доклад к королю.
Глава 26
— Он и правда справился с первой частью проверки за половину срока, — король задумчиво погладил себя по подбородку, поднимая взгляд на радостного архиепископа.
— Ринальдо, он правда так хорош? — Альфонсо спокойно обратился по имени к архиепископу, который был сыном сестры его любовницы Лукреции д’Аланьи, что, разумеется, способствовало быстрому карьерному росту простого парня из обычного монаха в главное духовное лицо целого города. Личная преданность королю, вот и всё что требовалось иметь на главном духовном посту Неапольской архиепархии.
Объяснять, кто именно, священнику не потребовалось.
— Этот мальчик, сущий демон, — покачал он головой, — но умный, этого не отнять.
— Его действия необычны, непривычны нам, но, как и с примерами из математики, которые он решил по-своему, — задумчиво сказал король, — это приносит результаты. Папа не идиот, чтобы не знать о его способностях.
— Более того Ваше высочество, — льстиво ответил архиепископ, — я отправлял курьера в Рим, узнать про них обоих больше. Про него конкретно говорят, у него в учителях шесть кардиналов, в том числе и сам камерленго.