365 сказок
Шрифт:
Мы продолжали чаепитие, и время текло медленно и славно. Ливень говорил, и его короткие, но причудливые сказки надолго запечатлелись в моей памяти. Я почти готов был начать их записывать, как вдруг рядом со мной появилась простуда, теперь-то я смог рассмотреть её. Водянистый взгляд и спутанные космы волос, узловатые пальцы, сморщенное и перекошенное тельце… И пасть, полная острых зубов.
Ливень тоже увидел её и заметил:
— А вот и ты.
Простуда только оскалилась.
— Зря сюда пришла, тебе тут не место, — он сделал глоток чая. — Совсем не место.
Простуда тихонько заскулила, но
— Как тебе удаётся? — поинтересовался я, когда она скрылась в тени.
— В каком-то смысле, она моё порождение, вот и… — он засмеялся. — Не бери в голову. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, — признал я.
— Прогулку мы, конечно, не продолжим, — Ливень поднялся, — но простуду я уведу с собой. И жду тебя снова, ты найдёшь меня.
Он исчез, как и положено исчезать Ливню, и я остался один в доме, а за окнами тихо шептал дождь — другой, зато уютный.
***
Новую прогулку со стихией я наметил на те летние дни, когда дождевая влага кажется удивительно тёплой. Вот только до этих дней ещё предстояло дожить. Каждую ночь во снах мне приходили яркие образы нашей первой прогулки, буйство стихии, ослепительное сияние молний, тучи, похожие на диких кудлатых зверей…
Мне иногда снилась даже простуда, я ничуть не злился на неё, ведь, в конце концов, она была в своём праве, когда напала на меня в тот раз.
========== 146. Октябрь ==========
Был октябрь. Туман ластился как зверёк, но утекал из рук, едва только пожелаешь его погладить. Осенние сумерки, точно лиловые чернила, вылились на город, заполнив каждый уголок. Дрожал фонарный свет, отражаясь во влажном зеркале тротуара. Где-то, наверное, кипела вечерняя жизнь, но здесь, в парке, куда забросила меня очередная дверь, стояла тишина и не бродило ни единой души.
Никто не мешал вдоволь проникнуться внезапным любимым месяцем.
Туман рос и креп, плыл аллеями, обнимал теряющие листву деревья, струился, и теперь уже не напоминал зверька, рядом со мной бесшумно крался настоящий матёрый зверь, переступая мощными лапами по палой листве. Я улыбнулся ему. В воздухе звенело известие, дрожала тончайшей паутинкой новость — под утро город укроется первым снежком. Но пока что вечер казался почти тёплым, а по паркам и улицам бродил туман.
Не всякий раз можно было понять, для чего ступаешь в один из миров, но сюда я проник, чтобы увидеть священное таинство октября, удивительный переходный момент, когда ещё вчера стоявшие полуодетыми деревья на утро метут небо обнажёнными ветвями. Миг, когда все, до последнего, листья забирает себе осень. Особенное ощущение — окунуться во влажную воду октября, когда только мгновение назад был в сладком дурмане начала июня.
***
Я свернул с аллеи прямо в объятия тумана. Он был столь осторожен, когда тёк над тротуарной плиткой, но тут, в тени сразу же показал характер: бисером капель осыпал волосы, принялся тыкаться холодным носом в щеки, попытался запустить ледяные пальцы под пальто.
Мы шли вдвоём сквозь тишину, пронизывая напряжённый покой натянутых струн-ветвей, ожидавших, когда же осень сыграет мелодию. Я слышал внутри самого себя, что это за гармония, отдалённо она напоминала классический мотив, но в самый последний момент исчезала, не позволяя угадать
Запрокинув голову, я увидел, как глубокое небо пронзают ветви, сквозь мельчайшие проколы лился холодный свет — звёзды.
В сумраке, окутывающем парк, возникали совершенные картины. Серебристый туман то открывал их, то снова укутывал полупрозрачной вуалью. О, если бы только можно было зарисовать это с натуры! Вот только моих способностей для этого слишком мало. Вся красота сохранится навечно лишь в памяти, нет ни малейшего шанса разделить это с кем-нибудь, подарить частичку этого чуда. Разве что, с туманом, сейчас доверчиво прильнувшим ко мне.
***
Ещё несколько шагов, неверный фонарный свет затерялся среди деревьев, туман отнял голос у всего мира, даже звук моих шагов, исчез любой шорох, любой шум. То ли парк обернулся лесом, то ли я снова пересёк границу миров или даже вошёл в чужой сон, но всё равно остался в сумрачном октябре. Напротив меня, то выступая из туманного морока, то вновь погружаясь в него, возвышался клён. Часть ветвей освободилась от ноши, на другой чуть дрожала листва, во мраке она была тёмной, но всё же угадывалось, что каждый лист разрисован алым и золотым. Один за другим, безмолвно и почти не кружась, они отрывались от ветвей и опускались в безвременье и темноту.
Ветра не было. В этот час ничто не смело нарушить тишину. Я опустился на ковёр из листьев. Сердце переполняло ощущение сопричастности к величайшему таинству, оно пронизывало всю мою суть, и сам собой в ладонь скользнул шаманский клинок. Не для того чтобы наносить себе раны, не чтобы кормить осень кровью с ладони. Лезвие напитывалось туманом, игрой теней, октябрём.
***
Ночь. Туман улёгся, уснул у неё на груди, а после ускользнул в иное измерение, откуда приходил погостить, мир стал удивительно прозрачным. Небо — сине-фиолетовая тушь — расчертилась чёрным, самым чёрным из всех возможных чёрных — спящими на ладонях осени деревьями. Лунный свет мягко падал сквозь ветви и выхватывал лежавшие у корней кучи листвы. Днём они — увядающее, быстро теряющее блеск золото, но сейчас мерцали холодным потемневшим от времени серебром.
Я видел, как печальной темной птицей падал лист, в безветрии ничто его не подхватило, он сделал лишь один печальный круг и, обессилев, упал, издав краткий шорох, как будто вскрикнув.
Воздух дышал морозом. Обманчивое тепло вечера улетучилось, как будто купол небес выпил его, словно там развернулся колодец, прорубленный насквозь в иные реальности. Оттуда и звезды сквозят извечной прохладой. Моё дыхание обернулось туманом, осело на воротнике не каплями, но инеем. Я смотрел в глаза осени, и она улыбалась мне в ответ, хоть лица её было не различить во мраке.
Ветви деревьев скрещивались надо мной дивным узором, казалось даже, что они превратились в огромный Ловец снов, и перья, которые его украшают — клочья тумана.
Сорвался и упал ещё один лист.
***
Небо просветлело постепенно, но осталось бездонным, выгнулось раковиной, готовясь открыться и показать наконец сияющую свежим перламутром жемчужину солнца. Весь небесный купол мягко сиял, пусть и был ещё тёмным. Клён напротив меня в пробуждающемся свете лишался последних листьев.