365 сказок
Шрифт:
Обернувшись, Беатрис непонимающе уставилась на Патрика. Лицо его было бесстрастным.
— Так не следует поступать с вещами, — сказал он очень тихо и очень спокойно.
— Не следовало отвергать меня, — прошипела она.
Патрик качнул головой и перевёл взгляд на разошедшееся пламя. Он щёлкнул пальцами, и огонь тут же улёгся, а целые и невредимые костюмы, заботливо укутанные в чехлы от пыли, повисли на своих местах.
— Как?.. — Беатрис попятилась. — Как… ты делаешь это?
— Всего лишь моя работа, — улыбнулся Патрик.
За этой улыбкой чудилось что-то неестественное
На следующий день она не появилась в театре. Да и в городе её никто не видел. Никому не пришло в голову искать её.
***
Патрик умел воплотить все самые смелые фантазии художника по костюмам. Спектакли стали ещё ярче, публика приходила не только следить за развитием пьесы, но и рассматривать шикарнейшие наряды, равных которым не бывало даже в столице. Некоторые из актёров были этим не вполне довольны, потому что им виделось, что зрители теперь меньше интересуются игрой, а больше — вещами. Но нельзя же было попросить Патрика, умного, обаятельного и удивительного Патрика выполнять свои обязанности хуже.
А ведь он был настоящим волшебником! Стоило хоть немного измять или повредить костюм, как он возникал рядом и в считанные секунды исправлял проблему, да так, будто той никогда и не существовало.
***
На исходе театрального сезона в город приехала столичная труппа. Этих-то ничем было не удивить. В глазах их словно застыло навечно выражение утомлённой скуки. «Мы ставили в прошлом сезоне», «Устарело», «Нужен больший блеск» — слышалось снова и снова. И хоть гости не могли похвастать большим числом роскошных нарядов, но впервые с того дня, как он переступил порог, Патрик оказался расстроен. Осуждая наряды, столичная прима получила безоговорочное одобрение и владельца театра, и всей труппы, точно не они ещё вчера рукоплескали Патрику.
На сцене столичная труппа должна была появиться пять раз, костюмы они привезли с собой. «Столичные», «последний писк моды», те ожидали своей очереди в фургоне, оставшемся позади театрального здания.
Однако в день первой репетиции спектакля, когда фургон открыли первый раз, внутри ничего не оказалось. Ни единой пуговички, ни одной ленточки! Ничего, даже пыли.
Чтобы не сорвать спектакль, приезжие обратились к Патрику с просьбой подобрать что-то для них. Оставалось лишь три дня, и они почти не надеялись на успех. Патрик не стал напоминать, как они отзывались о его работе, он согласился так просто, будто совсем не имел гордости.
Прошло три дня, и столичная труппа увидела новые наряды. Пышности и великолепия им было не занимать! Такой красоты никто не видел прежде. Однако жителям столицы, великим актёрам своего времени не пристало благодарить какого-то костюмера. Впрочем, Патрик этого будто и не заметил, лишь слегка улыбнулся и скрылся в тени.
***
Премьера прошла великолепно, зал рукоплескал стоя и даже столичная звезда Исабель, больше всех проклинавшая Патрика прежде, осталась довольна. Ей так понравилось стильное и вычурное платье, предложенное костюмером, что она решила отправиться в нём на праздник, устроенный в честь спектакля городскими властями и руководством театра. Патрик ничего
В течение вечера Исабель смеялась и была самой прекрасной на празднике, но ближе к концу куда-то исчезла. Все сбились с ног в поисках, но от актрисы будто не осталось и следа. Только утром её нашли в гостиничном номере, тот был заперт изнутри.
Исабель словно спала в кресле у окна, так и не сбросив роскошного платья. Но сердце её не билось, а глаза смотрели в никуда.
Конечно, теперь столичная труппа не могла остаться. Были отменены все спектакли, и актёры спешно покинули город. Исабель же решили похоронить на местном кладбище.
В том самом платье, в котором она нашла свою смерть.
***
Казалось бы, ничто не изменилось. По Исабель никто не горевал, да и неприятность эта скоро позабылась, однако… Теперь, если случалось повредить костюм, с тем, кто был в этом виновен, случалась мелкая неприятность.
Юная актриса, Бернадетт, случайно пролила на платье чай и в тот же день на сцене потеряла голос, едва не сорвав спектакль! Осветитель задел стойку, оторвав ленту с одного из платьев, и не успел отойти двух шагов, как подвернул ногу, после чего неделю не вставал с кровати.
Мелочь за мелочью, но будто какой-то театральный дух отвернулся или, напротив, начал слишком пристально следить за всеми. Вот кто-то посадил пятно на платье, а затем упал и немыслимым образом сломал мизинец, а вот актриса вывернула запястье, когда ей не понравился цвет банта…
Приключающиеся неприятности Патрик встречал с улыбкой. Улыбаясь, он исправлял чужие оплошности, отглаживал и крахмалил заново. Но всё же в нём чаще и чаще проявлялась какая-то странность. Удовлетворение?
Вряд ли хоть кто-то посмел обвинить его в наслаждении чужими страданиями и связать происходящее одно с другим, но…
***
Владелец театра был человеком почтенным и в летах. Он часто приходил на городское кладбище, там лежала его супруга, покинувшая этот мир несколько лет назад. В очередной раз отправившись на это скорбное свидание, он решил на обратном пути завернуть к могиле Исабель и бросить на мрамор, укрывший её, пару белых цветков.
Тихие могилы и памятники в наступающих сумерках казались ему мирными пристанищами, и буйство жизни за оградой чувствовалось чуждым и нелепым. Он шёл неспешно, читая таблички, вздыхая, иногда останавливаясь, чтобы подумать и о себе, о своей очереди.
Среди медленно наплывающей темноты особенно привлекла его фигура ангела. Скорбящий, он опустил крылья, грустно вглядываясь в землю под своими ногами. В руке ангел держал свиток, где было выбито имя умершего и крепилась фотография.
Каково же было удивление, когда владелец театра прочёл имя Патрика и увидел его самого на потускневшем от времени изображении! Из краткой эпитафии стало ясно, что вот уже десять лет, как Патрик ушёл из мира живых, не сумев побороть болезнь.
На всякий случай владелец театра не только запомнил место могилы, но и переписал даты в записную книжку. Не теряя больше времени, отправился он в городской архив, где у него были знакомые.