365 сказок
Шрифт:
Я брёл берегом ручья, куда-то спешившая вода помогала мне упорядочить мысли, и пока я следил за ней, мир раскрывался и изменялся, представая в ином свете. Эта реальность пришла ко мне в ответ на накопившиеся вопросы к самому себе, обещая помочь если не разрешить их, то хотя бы упорядочить.
Теперь я следил за стрекозами, вспоминая хокку, ловил блики солнца, вместе с тем стараясь разложить смутные ощущения по полкам, осмыслить всё то, что меня взволновало и продолжало пока бурлить глубоко внутри.
***
—
— Нет, — идея показалась мне интригующей и пугающей одновременно.
— Вот если представить… — он прикрыл глаза. — Такой мыслепоток замирает в воздухе… Или кружит, подобный сухим листьям, над дорогой, которой ты только что шёл. Вдруг существуют целые миры, где сейчас остались лишь позабытые кем-то мысли?
В груди шевельнулась тревога.
***
Чувствовалось дыхание приближающейся осени. Листва кустарников местами уже начинала желтеть, краснели округлые ягоды, похожие на боярышник. Тени отливали синевой. Я остановился там, где ручей внезапно менял направление, и вдохнул глубже, желая впитать предвкушение осенних деньков.
Вдохнуть и вместить в себя немного чужого августа, который мог бы именоваться как угодно иначе, но всё равно для меня оставался августом, осенним привратником, возлюбленным братом.
Оглянувшись, я не увидел ничего странного, и это удивило, словно я должен был оставить след из потерявшихся мыслей, а тот почему-то не отразился в прогретом солнцем воздухе.
***
Мы сидели на крыше непозволительно близко друг к другу и молчали, пока он не расколол тишину:
— Ведь есть же миры, переполненные обрывками снов, есть же те, где сплелись фантазии, впечатления, ощущения тысяч странников. Значит…
— Полагаешь, где-то существует и мир, в который уносятся все оставленные мысли? На кого же они там похожи?..
— Не знаю, — мы встретились взглядами.
***
Я бродил по холмам, прорезанным сухими руслами ручьёв, обнажающими их каменное естество, мои шаги шуршали по иссохшей траве, жёлто-соломенной, острой, жадно вцеплявшейся в одежду. Ветер трепал мне волосы, из-под ног выпрыгивали кузнечики и разбегались сочно-зелёные крупные ящерицы.
Мне уже стало намного легче в этом уходящем лете, переполненном светом, уступающим осени по капле, по одному листку.
Я даже не сумел бы сказать, отчего так встревожился. Почему меня так взволновала идея, что оставшиеся без присмотра мысли станут, как брошенные сны, бродить по мирам.
Впрочем, спокойствие бывает сродни печали, а её мне совсем не хотелось.
***
— А ещё мы разбрасываемся
— Странно, я тоже когда-то думал об этом, — нахмурился я. На крыше было уже слишком холодно, нас согревало только тепло друг друга.
— Вдруг эта мысль не принадлежит мне, а твоя? — поддел он. — И я поймал её, забрал, присвоил.
— Мне нужно ревновать её? Что, думаешь, я должен сделать с этим?
— Не знаю, — он озадаченно усмехнулся. — Решать, выходит, тебе.
***
Ручей растворился в речушке, я сидел на берегу и тоже мечтал раствориться, только в воздухе, переполненном солнечной усталостью. Тепло не могло вылечить затаившийся внутри меня холод, тот самый, которого я впитал слишком много на крыше.
Зачем он заставил меня беспокоиться о мыслях, разбежавшихся по другим мирам? И если уж они всё равно унеслись прочь, может, в том и был их смысл?
***
— И тебе её совсем не жаль? — сейчас он походил на хищника. — Не жаль, что я её изувечу?
— Тогда она станет только твоей, изменится, не будет моей, — пожал я плечами.
***
Наконец я выбросил всё это из головы, повалившись в траву и зажмурившись.
Чёрт с ними, с мыслями и тревогами. Пусть меня заключит в инклюз из солнечного света этот чужой август, приключившийся в мире, настолько далёком от путей странника, что я прежде никогда не встречал его.
Трава чуть шуршала под ветром, иногда слышалось журчание воды, всплески выпрыгивавшей рыбы, и я едва не задремал или едва не развоплотился.
— Этот мир и есть твоя мысль, — узнал я голос.
И тут же понял, что вокруг нет никакого августа. Мы стояли на всё той же крыше, тонули вместе с городом в темноте и холоде, на нас опускалось звёздное небо.
Мне было жаль ненастоящего августа.
***
Позже, когда мы спустились в кофейню и потягивали кофе — у него было по-венски, мой же — латте, он добродушно объяснял:
— Всё так, как я говорил. Мы все теряем и мысли, и воспоминания, и идеи. Но они, как и сны, впрочем, никуда не исчезают. Почему бы мне не разделить с тобой знание?
— Ты намеренно преподнёс это так…
— Да-да, — отмахнулся он. — Но это же тоже интересно.
— Интересно вогнать меня в такое состояние? — всё же меня начинало это забавлять.
— Ага, ты смешной, — он откинулся на спинку стула. — Ты начинаешь искать последствия, за которые отвечаешь.
— А это неправильно?