365 сказок
Шрифт:
— Странно, — заметил я. — Ты хочешь уйти, но говоришь, что нужно остаться?
— Или не хочу?
— Хочешь, иначе откуда бы сомнения, — я тоже поймал лепестки на ладонь и смял их в кулаке, свежий и терпкий запах был приятным и пряным.
— Не решаюсь, — нашла она нужную фразу.
— Ты не боялась путешествий.
— А теперь боюсь.
— Отчего?..
***
Ещё раз мы встречались в таверне для путешественников. Слушали вместе сказки и легенды. Это было весёлое время. Она вызывалась
И смех, снова смех.
Тогда мы разошлись разными путями, но она была свободной и счастливой, почти что птицей.
***
— Не могу сказать точно, — в голосе её будто что-то надломленно звякнуло. — Наверное, столкнулась с ним, и…
— С кем?
— С ним.
Не сказать, что я совсем уж не понял. Но сколько и кого я только ни встречал, а путешествия пересиливали. И мне хотелось искать иные двери. Только пустота, пожалуй, была достойным противником, но больше я не знал никого подобного.
Неужели она испугалась? Как так?
— И всё же не вижу причин…
— Знаешь, он сюда не приходит, потому что тут всегда май. Больше того. Тут всегда один и тот же день мая, а служитель Времени не станет заглядывать в такой уголок. Тут никого нет, почти. Кроме тех, кто хочет от него спрятаться. Мне повезло найти этот мир, я думаю.
Ошеломлённо глядя на неё, я даже не мог подобрать слов. Так её действительно держал тут страх. Да какой! Она решилась отказаться не только от путешествий, от течения жизни.
Я-то пришёл сюда только передохнуть, а не…
— Чудовищно, — выдохнул я. — Но чем он так тебя напугал?
— Сказал, заберёт мой смех.
И засмеялась. Это был хороший смех, но… всё же чудилась в нём горчинка, кислинка, не радость. Свободной она смеялась лучше. Я только теперь почувствовал разницу так ярко.
Но разве это не означало, что… смех уже утрачен?
Она что-то прочла по моему лицу и нахмурилась, но не решилась озвучить то, что я подумал, то, что она внезапно поняла. Снова налетел ветер, свет померк — на солнце набежала тучка.
Можно было сказать: «Нет, ты должна рискнуть, ты ведь странник». Но когда странник боится, разве он остаётся странником? В нём точно что-то гаснет, и ветер не поможет отогнать такое облачко.
— Ты не можешь так думать, — укорила она меня.
Я молчал. Нестерпимо захотелось, чтобы дверь тут же оказалась передо мной, чтобы она открылась и выпустила меня отсюда. Потому что мир стал тягучим и душным, пусть май, и ветер, и свет. Что за реальность, если тут только те, кто убегает, те, кто прячется.
— Ты заставляешь посмотреть на всё под другим углом, — фыркнула она, поднимаясь. — Неприятно.
— Но необходимо, не находишь?
— Ты прав.
Снова в полную силу засияло солнце, она же одёрнула платье.
—
И легко унеслась прочь.
Повалившись в траву, я смотрел, как на синем небе вычерчиваются ветки цветущих вишен. Мне было и тревожно, и радостно. Вернувшаяся на пути странница — это здорово. Но будет ли звучать её прежний смех?..
***
Из этого мира мы ушли вместе, вслед за нами в дверь вырвался вихрь белых лепестков. Выход закрылся, май остался позади, а мы замерли в сердце января.
— Знаю это место, — прошептала она. — Но хочу в другое, — и почти сразу прыгнула в новую дверь.
Я молчаливо пожелал ей хорошей дороги, а сам направился вдоль замёрзшего ручья к лесу. Хотелось немного побродить и почувствовать морозец…
***
Мы встретились через много миров, снова горел костёр, снова велись разговоры, пелись песни, рассказывались легенды. Мы же сели рядом, и она протянула озябшие ладони к огню, улыбаясь.
— Как дороги?..
— Замечательно, — лукаво покосилась она на меня. Короткие волосы едва закрывали уши.
— А смех?
— Ну так расскажи мне что-нибудь?..
И я начал рассказывать. Про ежат, которые гонялись за хитрой мышью, про кота, которого обманула сорока, про рыбок, которые проучили рыбака. Я говорил про деревню, где всегда звучит музыка, про дожди, которые стучат только в такт, про деревья, что разговаривают со странниками.
Она слушала. И смеялась.
И слушали, и смеялись, и хлопали в ладоши все, кто сидел в тот вечер у огня. Ночь полнилась искренней радости, чистой дружбы, мягким теплом.
Поначалу я вслушивался в её голос, вслушивался в её смех, но вскоре расслабился. Там уже не было горчинки, там не звенели осколки, всё было цельным, ярким, звонким. Она стала прежней или переродилась иной, ещё сильнее и лучше. Она не боялась.
Страх, тот самый господин, что так напугал её, не бродил вокруг нас, хоть я знал — он рядом. Он всегда рядом. Но она больше не боялась встретиться с ним лицом к лицу. И никто из нас не опасался этого.
Мы смеялись, пели и рассказывали истории, как положено путникам, странникам, тем, кто скользит между мирами.
Громче всех звучал её смех.
========== 082. Перерождение ==========
Ночь вокруг казалась пропитанной влагой, воздух дышал сыростью. Я стоял на знакомом берегу северного моря и смотрел, как в бухту величаво заходит корабль. Маяк на скале поодаль бился сердцем.
Тут всё изменилось, всё стало живым, больше не ощущалось глухого отчаяния. Маяк горел, и мир стал иным. Вернулись корабли. Но я ещё помнил, как было прежде, потому удивлялся и радовался.
Когда она подошла сзади и положила тяжёлую ладонь мне на плечо, я усмехнулся, не поворачивая головы.