4 года
Шрифт:
Выше, сквозь прозрачный купол, – обрамленная небом колокольня той самой церкви, в которую я ворвалась на закрытии и сидела совершенно одна, окутанная ладаном.
Прямо над головой – огромная картина, вызывающая ассоциации с бездушным человеком, – с такой дырой вместо духовных «внутренностей». «Эскиз к декорации балета "Лабиринт"». Дыра с сосками. Читала, что это вход в лабиринт Минотавра. Нить Ариадны помогла Тесею не заблудиться, что поможет не заблудиться мне? И кто тогда мой Минотавр? А может быть, я сама Минотавр, пожирающий своих мужиков? Судьба подкидывает мне новых людей, а я возмущенно перегрызаю им глотки: не подходит, не годится.
Она
А кто ты?
Тряпичный Иисус в платье, расшитым пайетками, золотые стрелки, мерно ползущие за его спиной.
Прошлое – не страна, куда можно прилетать снова и снова.
А могла бы я стать чьей-то музой? Пыталась поставить себя в эти картины. Чего стоит один только мой нос, а мои тонкие руки можно сюрреалистически завить вокруг мужской фигуры с хоботом слона вместо головы. Наверное, я бы осознавала себя частью чего-то, имеющего значение. Наверное, гадала бы, что почувствуют те, кто увидят меня?
В центре совершенно пустого зала блуждают «под гипнозом» несколько пар посетителей. Это кажется невероятным, но сейчас, в январе, в музее Сальвадора Дали в Фегейрасе нет очередей, опоясывающих его летом. Какая удача.
«Мягкий автопортрет с жареным беконом» 1941 года. Изгибы света, золотисто-коричневые тона, черно-серые муравьи, отбрасывающие тень и поедающие пустые глазницы. Ни одного мазка. Однородно разлитое масло, как гигантский гениальный плевок. Он захватывал дух и притягивал. Долго стояла наедине с ним в темноте.
Через пятнадцать минут у меня чекаут. Пустой мини-бар, пустой кошелек, пустая дебетовая карта, в сумке – один евро. Заканчиваю макияж, телефон делает «пи-пи»: бывший муж прислал алименты на карточку (нет, у нас нет детей, просто маленький кусочек моего сетевого бизнеса не подлежит разделу). И ровно в 13:00 спускаюсь на ресепшен, а затем возвращаюсь в Барселону.
Двадцать второго января в Барселоне из помятого неба капает дождь.
Время подводить итоги пришло вместе с водой, льющейся с небес. Малиново-синие тучи распростерлись над пляжем, Диагональю и Саграда. Крупные холодные капли падают на мои волосы, принося долгожданное успокоение. Сегодня посчитала: если буду двигаться в таком же темпе, то до окончания книги еще два года и два с половиной месяца.
Дом Мила по-прежнему стоял на своем месте, но мой мир поразил бутик Jimmy Choo с его розовым замшевым чудом. Представила эти босоножки на своих загорелых ногах. А будут ли у меня насколько дорогие вещи?
У меня в детстве была маленькая картонная девочка. Кукла носила разноцветные одежки и обувь из бумаги. Они крепились к ней бумажными полосками, растущими из маечек и юбочек. С помощью нехитрых инструментов во главе с карандашами я делала свои первые шаги в предпочтении форм и оттенков. И сейчас мое воображение прикрепляло к виртуальному образу все новые и новые бумажные одежки.
Dolce & Gabbana, Gucci, Valentino… Чувственная строгость зеленого комбинезона волновала. Уникальный цвет напоминал сочность весенней травы, изумруды и что-то еще, не существующее на этой планете. Ткань состояла из
Новая круизная коллекция Chanel: неповторимый голубой, единственный в своем роде. Он вызывал во мне душевные порывы, которые сродни тем, что испытываю, глядя на картину известного художника. Что-то легкое и нежное щекотало мое сердце, как предчувствие первого свидания, как весеннее солнце, как брызги фонтана на Марсовом поле в Париже, отражающие вспышки камер и небо.
Картонная кукла ожила, едва к ней прикоснулось бледно-лиловое коктейльное платье с поясом из страз. Ажурные рюши казались сладкими и манящими, лиловый граничил с опереньем фламинго или цветами. Это было второе несбыточное свидание, когда от скромности неудержимо тянуло к любимому слову тоже на букву «с» – страсти.
Даже не знаю, что тревожило больше: форма или оттенок. Сразу вспомнился эпизод из фильма «Дьявол носит Prada», когда Андреа хихикает над словами ассистенток: «Выбрать трудно, они совершенно разные», хотя ей эти пояса казались одинаково бирюзовыми и бесполезными штуковинами. «Я еще не разбираюсь в этих тряпках», – говорит Эндрю, после чего ей и всему миру Миранда Присли объясняет, что на самом деле каждый «мешковатый голубой свитер», надетый якобы для подчеркивания своей независимости от моды, когда-то был эксклюзивом, рожденным дизайнерами. Который потом дошел до магазина уцененных товаров, где его и выудили.
В такие минуты приближалась к пониманию и преклонению перед великой кузницей, где создается нечто большее, чем мода. Ведь мода – это всего лишь французское слово, которое означает совокупность вкусов и взглядов господствующих в определенной общественной среде обычно недолгое время.
Через неделю (после глюка в Жироне) мы ели пасту в итальянском ресторане напротив моего дома на via Augusta, удачное расположение, учитывая высоту моих португальских ботильонов. Мы не задавали запрещенных вопросов, а лишь обсуждали приятные для обоих темы сферы обслуживания, учили друг друга новым словам и смаковали подробности прошлых выходных. Только сказала, что скоро уеду и, не дождавшись ответа, перешла к панна-котта и американо. Таким образом измерила температуру воды, нуждаясь в понимании, стоит ли нырять в этот водоем с головой: нырять не стоило, но книга нуждалась в продолжении.
Повезло тем, кто влюбился рано и смог сохранить свой брак. Мы же, все остальные динозавры, теперь довольствуемся игрой в прятки под названием «свободные отношения», в которых не принято задавать много вопросов и получать долгожданные ответы.
В любви, как и в продажах, никто не хочет услышать «НЕТ».
Настало время съезжать от Люка, и у нас состоялся прощальный ужин outside. Они сидели слева за крохотным круглым столиком так же, как мы, вдвоем. Ох, эти европейские рестораны, все так близко, что порой путаешь, с кем именно ты пришла на ужин. И вдруг она спросила моего кавалера, говорит ли он по-французски. Говорит, как на родном. И они защебетали, а я, как часто случается, – мило улыбаться и украдкой разглядывать. Он был чудовищно уродлив и противен, тот мужик, муж француженки. Не стар, но отвратителен. Огромные выпученные разные глаза, огромные очки со стеклами толщиной в сантиметр, наверное. Жирный, пальцы, как толстые сосиски, губы, как два огромных масляных вареника. Он сосредоточенно ел.