4 года
Шрифт:
Последнее время воображение Хосе занимала моя свадебная фотография, хотя в первую нашу встречу он восхищался совершенно другим снимком, где я на побережье Коста Бланка в легкой серой тунике дефилирую среди яхт. Со временем предпочтения меняются.
Хосе начал говорить о том, что у нас не любовь, а влюбленность. Точнее, не у нас, а, получается, что у него ко мне. А еще спросил, не страдаю ли после развода. Ответила, что нет (и вспомнила Федерико).
Он никогда не разбрасывает вещи и даже утром складывает мои, застилает постель в отеле, тщательно укладывает волосы (за что определила его как стопроцентного визуала). И каждый раз после душа использует крем для тела, что говорит о безумной
А я спросила у него, где он живет, зная, что это где-то под Барселоной. Мы оба получили простые ответы. И вдруг поняла, что не очень хочу знать подробности его личной жизни. Не хочу слушать о проблемах на работе, о том, что он ел на завтрак и ужин, о том на какие электронные письма он отвечает за обедом, сколько стоят его рубашки и как появилась вмятина на двери машины.
Не хочу знать абсолютно ничего, кроме слов, касающихся нашего прекрасного совместного времени, меня, места следующей встречи, разговоров о еде, ресторанах, путешествиях – ничего не значащая, неглубокая болтовня.
Наша отдаленность и недосказанность рождала потрясающую гармонию отношений, которые никогда не перерастут стадию конфетно-букетного периода. Всегда боялась написать лишнее. После развода стала идеальной любовницей. Кто бы мог подумать.
К Люку прилетали родственники из Милана, и снова мне рекомендовалось свалить. Он дал мне чемодан поменьше на время моего трипа, и в центре Passeig de Gracia я спустилась под землю, чтобы сеть на поезд в Жирону.
В уличном кафе на площади встретилась с одним-единственным хостом, больше никто на мой открытый запрос не среагировал. Хост не улыбался. Мы курили и пили кофе за круглым железным столиком на круглой площади. Не понимаю людей, которые не улыбаются. Помню, как учила себя этому. Гуляла по ростовским улицам и улыбалась. Первое время болело лицо.
Мы друг другу не понравились (или, может, он сразу понял, что без вариантов).
Квартирка в средневековой части города, снаружи – аутентичные стены, внутри – малогабаритное современное жилье. Комната оказалась только одна, жуткий душ, в котором не уходила вода, повсюду грязь, и гора немытой посуды собиралась вывалиться из раковины на пол.
После любезно разогретого им ужина он посетовал на январский холод, дождливость, серость, кашлянул и предложил посмотреть японский фильм. В фильме пузатые японцы ели суши с голых длинноногих грудастых тел блондинок, а главные герои отчаянно трахались в специальных автобусах с шестом. И под это интересное дело он попытался взять мою руку и погладить. Да иди ты на хер! Погладь себя в туалете!
Моя постель располагалась на полу, но я всю ночь несла вахту, курила в кухонной зоне сигареты и пыталась писать. С рассветом все бабайки отступают – хост ушел на работу, и я готовилась к переезду. Днем он позвонил с трагичным сообщением, что его бабушка находится в госпитале, и он вынужден приостановить гостеприимство. Мы с явным облегчением расстались в баре. Мне никогда не скучно – в компании темного пива искала отель в пешей доступности. Моя новая каморка – на Joan Maragall [45] .
45
Joan Maragall – улица в Жироне.
В сумерках вышла с «Никоном» и получила новый эпизод самообмана. Увидела Хосе.
Зимой в девять вечера понедельника провинциальный город абсолютно безлюден. Ни весело, ни грустно, ни одиноко, как-то странно… Казалось, что ты где-то здесь и я тебя обязательно встречу. А вдруг увижу выходящим из ресторана под руку с любимой женщиной? Снова прилетел вертолет, разбрасывая мешки со словами, как гуманитарную помощь. И пока я собирала эти мешки, десятки образов
И зачем ты включил свет, ты не читал, не искал ничего, просто вцепился в руль и смотрел перед собой?
Зачем хотел показать себя?
Чтобы я, вспоминая тебя, не пошла на свидание с другим?
Чтобы снова написала песню на английском или начала новую главу?
Лучше бы не включал свет. Но нет, тебе хотелось поделиться со мной этим настроением.
Ну спасибо тебе, призрак с улицы Jaume I!
Что ж, увидимся в Барселоне через неделю.
В Жироне лил дождь, о пробежках не могло быть и речи. Начала курить. И подолгу засиживаться в баре. Но, как всегда, нашла свой идеальный закат на крепостной стене. Встретила пожилую пару из Канады, поговорили о Барселоне и моей книге. Они спросили, где можно почитать отрывки из нее, ответила, что не выкладываю ее в Интернет, только несколько цитат в соцсетях. Они удивились, а я им – свою заготовку на такой случай: «Мама говорила, что есть сладкое перед едой – это перебивать аппетит к основному блюду». Они меня поняли и мораль басни заценили.
Хотела уехать в Каркассон, потом в Перпиньян. «Билетов нет», – ответили мне из-за стекла. Спросила, куда есть билеты, кроме Барселоны? В Фигерас. Согласилась.
Обычная электричка. Подсела к испанскому мальчику. Станции не объявляют, в ночь периодически шагают люди из вагона. А мне когда идти? Разобрались втроем: я, мальчик и проводник.
Вышла. Куда дальше? В центр, в город, там, где огни. Качу чемодан и заглядываю в окна закрытых баров. И вот – шум пьяных голосов, запах сигарет, вай-фай и жареная картошка с пивом – то, что нужно одинокому путнику. Русская официантка думает, я здесь работаю (здесь – в смысле в своем компе, такой у меня умный вид). По скайпу поболтала с Хосе, пока ужинала, договорились заняться любовью в отеле, который уже забронировала, посмотрела по карте: это практически соседняя дверь, так что сегодня напьюсь, можно.
На третью ночь вышла из отеля на улице Рамбла к музею. Для туристов Фигерас – путешествие одного дня. Мне же некуда было спешить. Растягивала удовольствие. Смаковала каждую эмоцию. Дали для меня – это нечто особенное. Доела хлеб с хамоном и прошлась до конца аллеи с… до сих пор название этих странных деревьев мне неизвестно. Даже днем они выглядели устрашающе. Концы их толстых ветвей венчали «кулаки», грозящие небу. Голые страшные узловатые ручищи.
Дали – это страница из учебника по истории мировой культуры. Я сейчас здесь. Закурила и побрела вокруг музея с яйцами на крыше. Думаю, у меня не получится описать словами то эхо внутри. Цепь событий, что с годами привела сюда, мелькала и улетучивалась. Сложно что-то вымолвить, пребывая в эстетическом опьянении. Завтра что-то там внутри изменит меня навсегда. Затащить сразу в постель – это грозит потерей интереса.
Могла ли я, сидя за школьной партой, помыслить, каким путем доберусь сюда (если вообще доберусь). Детские мечты – они другие, они не превращаются в цели с конкретными сроками. Я будто вновь девочка без завтрашнего дня, которая не хочет принимать социальные схемы. Мне нравился блондин, сидящий за последней партой, а ему явно нравилась другая. Это все, что меня тогда интересовало, это и был весь мир.
Утром устроилась напротив стеклянной стены, через которую просматривался внутренний двор с кадиллаком и золотыми скульптурами в оконных пролетах.