48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
— Какой же ты идиот, если до сих пор считаешь, что единственная причина, по которой я могу быть здесь, — жалость.
— А разве есть иная? — осторожно спрашивает он, не в состоянии со мной препираться, и мне вдруг становится ужасно стыдно.
Неужели я и впрямь вела себя как эгоистичная неблагодарная стерва, которая смогла бы оставить его бороться в одиночку? Особенно после всего, что мы перетерпели вместе.
Я сажусь рядом с диваном на корточки и, протягивая руку, убираю с его лба влажные волосы. Кожа под моими пальцами не просто горячая. Раскаленная. Надо бы измерить температуру. Хотя что толку? И так ясно,
— Там минимум четыре человека, которым не плевать. Так что хоть иногда позволь другим тебе помочь.
Ник притихает. Мы оба молчим.
Слышно лишь тяжёлое дыхание. Ник пытается пошевелиться, но каждый раз стонет от смены положения и на пару минут застывает, вероятно, надеясь, что так болеть будет меньше.
— Что мне сделать? — шепотом спрашиваю я, кончиками пальцев касаясь его ладони. Он поворачивает голову, на мгновение останавливая на мне взгляд. Хочется верить, что промелькнувшая в нем просьба не оставлять его мне не привиделась, потому что сердце вдруг отвечает волнительным трепетом. — Позвать кого-нибудь из парней? — спрашиваю я.
— Не надо…
Я присаживаюсь на край дивана, чуть отодвинув подушку, и глажу его по голове, как ребенка, успокаивая. Не ожидая, что он смягчится, надеясь лишь на то, что ему станет хоть чуточку менее больно.
Ник закрывает глаза. Тусклый красноватый свет подсвечивает его лицо, на котором друг на друга накладываются ссадины. Они разделяются на висках, встречаются у переносицы, переплетаются с синяками на скулах, смешивая красные и фиолетово-жёлтые краски, как на картине. Я стараюсь не задевать их пальцами.
— Я с тобой посижу. Совсем немного, так что ты не успеешь сгореть со стыда, — шепчу я. Теперь, когда Ник перестал буравить меня ненавидящим взглядом, говорить стало гораздо проще.
Ник пытается улыбнуться, но выходит с трудом.
Ведомая неизвестными мне инстинктами, я осторожно пристраиваюсь рядом, стараясь удержаться на клочке свободного места и беру за руку. Ник сжимает мою ладонь в ответ.
Я знаю, что в эту секунду ему плевать на то, кто с ним рядом. Лишь бы нашёлся человек, готовый забрать хоть часть его боли. И я начинаю рассказывать обо всем, что случилось, пока его не было. Грустные истории и забавные, путаные и логически хромающие, больше похожие на мои сны. Я говорю и говорю, и не могу остановиться. Тихо, медленно, шепотом. О том, как Шон впервые разбил будильник, и Арт поставил рекорд по количеству шуток, которые умудрился придумать на эту тему. О нашей новой машине, в которой неделю пахло протухшим сыром, и как мы отправили ее на мойку, специально не закрыв двери.
Ник молча слушает, уткнувшись взглядом в красноватые тени на стенах комнаты. Даже его рваное дыхание, кажется, успокаивается.
В сознании вдруг всплывают сцены наших ежедневных стычек. Все это происходило будто в другой жизни. Сколько их уже было, тех жизней, и в каждой мы пересекались, словно частичка меня попала в него, а его в меня. И этому не отыскать объяснения. Что бы не происходило вокруг, они друг к другу тянутся. Как друзья, как враги, как части чего-то целого. Сердцами, словно осколками звёзд, раз за разом попадая на одну и ту же орбиту.
Я пыталась сопротивляться, когда убедила себя и всех остальных, что Ник предатель, но все равно не смогла от него избавиться. При каждой удобной возможности показывала, что он — последний человек,
Спустя некоторое время Ник проваливается в сон. Не знаю, хорошо это или плохо, но надеюсь, что так для него легче. Я провожу ладонью по горячей щеке, на которой отросла темная щетина, и оборачиваюсь, услышав из коридора хлопок двери. Наверное, Джесс вернулся. Словно вор, встаю с дивана и крадусь к выходу.
В общей спальне шумно. Пока меня не было, наступил рассвет. Но я не обращаю внимания ни на гам, ни на встающее солнце, а падаю на кровать и закрываю глаза, пытаясь разобраться в тех чувствах, что, как пламя, теперь выжигают меня изнутри.
Глава 6. Сделка
Следующую неделю я видела Ника лишь мельком и, каждый раз, когда пыталась с ним поговорить, появлялся Джесс и рушил все мои планы. Причем делал это с таким лицом, что о просьбе лишний раз оставить нас вдвоем лучше было не заикаться.
Сначала его отношение казалось мне трогательным. Ведь несмотря на море непонимания, разногласий и обид между братьями, Джесс о Нике заботился. Пусть и по-своему, слишком настойчиво и неуклонно, иногда одному лишь ему понятными методами, делал это как мог. То ли страх навсегда потерять брата душил его, то ли искупление за ошибки прошлого не давали покоя, но чем дольше я наблюдала, тем больше эта забота казалась мне нелогичной и иррациональной.
Поначалу я была расстроена, даже шокирована тем, что Джесс ненавидит меня до такой степени, что готов душу продать, лишь бы убедить брата держаться подальше. Но буквально через день удивление сменилось толикой торжествующей гордости: даже ничего не делая, я умудрилась обыграть Джесса на его же территории, ведь если он так меня боится, значит, на то есть причина. Неужели Ник обо мне рассказывал? Как только я думала об этом, внутри просыпалась странное чувство, которому я пока не могла найти названия.
Говорить о влюбленности было рано, но логическая моя часть никак не могла придумать оправдания мыслям о Нике, которые не покидали голову. Язвительный, скрытный и вечно недовольный всем вокруг. А его глупые шуточки, замечания по каждому поводу, неприветливый взгляд, которым он встречает каждого? Разве возможно полюбить такого? А изменить? Господи, да скорее в Лондоне навек засияет солнце, чем Ник станет вести себя как нормальный человек.
Я это знала. И пришла пора признать: эти недостатки мне нравились. Теперь я стала замечать, что есть в нем что-то, заставляющее лишний раз взглянуть в зеркало перед тем, как спуститься вниз, неосознанно поправить волосы, когда он оборачивается.
Ник вел себя точь-в-точь как обычно, разве что менее злобно и саркастично, а вот я внезапно начала его побаиваться, потому что написанное в дневнике опрокинуло моё представление о нем с ног на голову.
Пока мы находились по разные стороны стены, имя которой Джесс, регенерация творила настоящие чудеса. На третий день Ник смог занять положение «полусидя». На седьмой — встал. И хотя, поддерживаемый братом, сделал не более двух шагов, выглядел вполне решительно. Ссадины на его лице ещё не до конца затянулись, а бледность с кожи так и не сошла, — хотя когда Ник отличался здоровым румянцем? — но вид у него стал куда лучше.