48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
Я издаю стон, но понимаю, что он не имеет ничего общего с ощущением обреченности, которое пытаюсь изобразить. Это поражение в войне, которую я вела против себя. И впервые я не просто принимаю его с честью, я ему рада.
— А как же ты?
Ник едва наклоняет голову. — Порядок, — отвечает он. — Терморегуляция и прочее. Мне не так уж холодно.
Если бы я писала пьесу, здесь было бы слово «вздох».
В этот момент я благодарна, что никто не видит моего лица. Потому что улыбка на нём шире, чем могут позволить любые правила приличия.
— Это
Оставить автомобиль в порту было верным решением, потому что машин в городе почти нет. Изредка мимо пробежит собака или крыса, и тут же скроется, юркнув в узкую щель под забором. Это место как декорации для съемок фильма, только актеры разошлись на обед между дублями. Каменные дороги, крошечные домики поросшие мхом и китайским лимонником наполовину, а то и до самой крыши. Некоторые с деревянными ставнями, какие можно встретить лишь в старых журналах про сад. На первый взгляд — идиллия. Но стоит заглянуть за фасады — декорации кончаются. Ни чистоты, ни порядка.
Возле нужной нам двери криво приделана круглая вывеска. Что написано на ней не разобрать. Слова стерлись временем, а краска облупилась. Артур, неуверенно улыбнувшись сам себе, стучит.
За дверью слышатся шаги, шуршание, щелчок замка, а потом на пороге появляется низкая женщина с пучком на голове в длинном, до пола, махровом халате. «А они с Артом совсем разные», — думаю я.
На вид невозможно определить возраст. Лицо женщины словно полустертый и смятый рисунок. Кожа, как почва, истощенная ветрами и солнцем, тонкая, как пергаментная бумага, и покрыта мелкими морщинками. Вокруг рта глубокие складки.
В ожидании долгожданных объятий воссоединившихся родственников я широко улыбаюсь.
— Зия! — восклицает Арт, но в ответ тетушка захлопывает перед его носом дверь.
— Что ж, похоже, она рада нас видеть, — произносит Ник, и повисает самая странная в мире пауза. А потом, не говоря ни слова, парни вдруг одновременно начинают хохотать.
Спустя минуту Арт сам впускает нас внутрь. По ту сторону — обычная темная гостиная. Низкая и вытянутая. Только когда глаза привыкают к полумраку после яркого света, я вижу, что комната выглядит как гроб в цветочек. Все, начиная от занавесок и заканчивая ковриком под моими ногами, собрано либо из разноцветных кусочков ткани, либо из одного, но аляпистого. В центре этого цветочного безумия — висящее на стене распятие, вокруг которого на крошечных полочках расставлены статуэтки девы Марии.
Тетя Артура, сложив руки на груди, сердито щурится. — Тебе придется многое объяснить, Артуро, — угрожает она, подходя ближе и замахиваясь на него костлявой рукою. — Как минимум почему ты имел наглость пропасть на два месяца, а теперь являешься сюда как ни в чем не бывало!
— Обещаю, расскажу все, — покорно отвечает тот, соглашаясь на ее условия и обнимая за плечи. А потом машет рукой,
— Господи-Боже, — бормочет женщина, окинув Лаванта взглядом, говорящим больше любых слов. — Только его не хватало для полного счастья.
В этот момент я с трудом сдерживаю улыбку.
— А это Виола. Его девушка, — как ни в чем ни бывало продолжает Арт, а я едва не раскрываю от удивления рот, когда понимаю, что он творит. Раз уговоры не подействовали, Артур решил пустить в ход тяжелую артиллерию.
— Нет, — пытаюсь вымолвить я. — Мы не совсем… — но тетка Арта уже исчезает в дверном проёме на кухню.
Я стреляю взглядом в сторону Ника, но его эта ситуация, кажется, забавляет.
— Арт, — шепотом кричу я, — что ты устроил?
Кавано пожимает плечами.
— Все лучше, чем быть одинокой и незамужней, — подмигивает он. — Моя тетя строгая католичка.
И тут я понимаю, что лучше бы не отнекивалась от Ника.
— О, Боже! — Я закрываю лицо руками. — Она наверняка ходит в церковь каждое воскресенье. А я заявилась без приглашения в чужой дом.
Артур уже не сдерживает смеха. Фигурки девы Марии глядят на меня со стен с упреком.
— Да еще и в компании двух взрослых парней. Представляешь, что она подумает?
Лишь секунду на его лице мелькает тень раскаяния, но ее тут же смывает широкой улыбкой. Еще никогда я не испытывала такого желания кого-нибудь прибить.
— Да я готова со стыда…
— Не лобызайтесь перед распятием, а на остальное я готова закрыть глаза, — хрипит Зия, бесшумно приблизившись так, что от неожиданности я подпрыгиваю.
Ник хмыкает. Прислонившись к дверной раме со скрещенными на груди руками, он молча наблюдает, и происходящее его ни грамма не заботит.
— И стыдно тебе прежде всего должно быть за прическу твоего парня.
Выражение лица Ника резко меняется.
— Что он у тебя как пастушья собака?
Я не сдерживаю улыбки. Моя неловкость от пребывания в этом доме странным образом испаряется. Оказывается, в эту игру можно играть вдвоем.
— А он не хочет, — жалуюсь я.
— Что значит «не хочет»? — возмущенно спрашивает хозяйка. Эта женщина начинает нравиться мне все больше и больше.
Шаркая по полу, она подходит к Нику, велит жестом наклониться и, прищуриваясь, отодвигает за плечи на расстояние вытянутой руки, чтобы рассмотреть.
— Не было в моей жизни еще такого мужика, который бы отказался делать то, что я сказала. Идем, заодно расскажешь, как жил, — и кивком головы указывает шагать следом.
Ник ошарашенно озирается по сторонам в поисках поддержки. Бесполезно.
Я незаметно машу ему рукой.
— Только не трогайте мои финики, — кричит напоследок женщина, пальцем указывая в направлении крошечной кухни, которая забилась в угол комнаты, отделенная от коридора и гостиной лишь парой стульев. — Эти колонии настолько обнаглели, что подняли цену на полтора фунта. С конца прошлого года в лавку не захожу. Артуро, ты помнишь Глена? Помер, теперь там заправляет его сын, такой же скряга.