48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
— Я завтра куплю, — уверенно заявляет Арт. Что стало с уговором о том, что вечером мы возвращаемся, я не спрашиваю.
Вместо этого осторожно заглядываю в приоткрытую дверь ванной. Ник сидит на трехногой табуретке. Зия у выдвинутого ящика, полного всякого хлама, то ли бурчит, то ли напевает что-то, хрипло, немелодично. Кажется, я наконец ухватываю, что роднит эту женщину с Артом, и чем дольше наблюдаю, тем больше убеждаюсь в собственной правоте. Они оба плюют в лицо чужому мнению, словно говоря: вот он я, и ничто не заставит меня вести себя так, как вам хочется.
Я
— А что насчет тебя, девочка? — спрашивает она, и я тут же прячусь обратно, возвращаясь в гостиную. — Нико уже сделал предложение?
Ее слова вызывают самую нелепую улыбку. Артур захлебывается от восторга. Тактичными всех членов семьи Кавано точно не назовёшь.
— Нет, тетя Клара, — отвечаю я. — У нас с этим также сложно… как со стрижкой.
Она тихо ругается по-итальянски, удивительно, но Ник даже что-то ей отвечает, а потом я слышу, как она отвешивает ему подзатыльник. Уверена, после такой взбучки у кого угодно пропадет желание не только жениться, но и связываться с женщинами вовсе.
— Как он её понимает? Учил итальянский? — спрашиваю я Артура, с интересом рассматривая старую мебель, потертые ковры и подсыхающие цветы в горшках. Вдоль стен, на подставках, стоят фигурки слонов. Я подхожу ближе.
— О, только ругательства, — отвечает Арт. — Его папаша был так себе родителем, так что мы много времени проводили здесь или в общине.
Я хочу спросить Арта про его родных, но не вижу среди вещей никаких о них упоминаний. Даже на каминной полке — слоны, слоны, слоны. Каменные, деревянные, фарфоровые. От крошечных, не больше ногтя на мизинце до размером с кошку. Я беру одного в руки и замечаю позади единственное фото — маленького Артура, — его голова обмотана бинтами, но улыбка так же широка, как и обычно, — и стоящую рядом с недовольным видом более молодую версию Клары.
— Твоя тётя клевая, — говорю я, улыбаясь, и на секунду становится стыдно перед ней за ту ложь, что мы пусть и не по своей воле, разыгрываем. Из ванной доносится звуки работающих ножниц. — А она и правда стричь умеет?
— Еще бы. Кто, по-твоему, стриг меня в детстве?
Против этого и правда сложно что-то возразить.
Арт сбегает на кухню, тут же принимаясь греметь холодильником. Я остаюсь одна и, не зная, чем себя занять, пока жду парней, беру со столика прошлогодний журнал, уповая на то, что со стороны мой интерес к чтению выглядит вполне естественно. Только прочесть его, не разорвав страницы, невозможно. Все склеились.
Примерно час спустя я поднимаю взгляд на звук отворившейся двери. — Глянь на него. Хоть на человека стал похож.
Я вхожу в ванную и застываю на месте. От густой шевелюры Ника осталась примерно половина. Волосы на макушке почти не потеряли длины, а затылок и виски пострижены коротко, открывая шею. Выглядит он настолько непривычно аккуратным, что я мнусь возле входа, не зная, что сказать и вообще стоит ли.
Собрав в одну руку расчёски и ножницы, Зия протискивается мимо, проталкивая меня
Ванная крошечная и тесная. Настолько, что при желании Ник сможет коснуться руками стенок. Единственное место, где можно встать, — между его разведенных коленей. Лицо тут же обдает жаром. Хотя и тот факт, что ему пришлось выслушивать выговор, притворившись моим парнем, уже достаточно неловкий.
Чтобы занять руки, я тяну за тесёмки и стряхиваю волосы с пелерины, не менее цветастой, чем все в гостиной. Ник отряхивается. Наклоняется в сторону, оглядывая нового себя в потемневшем зеркале над расколотой раковиной.
— Я подумал, что пока мы здесь, я бы смог помочь тебе с Эхо, — вдруг говорит он, проводя пару раз рукой вверх-вниз по непривычно коротким волосам на затылке.
Я приподнимаю брови, ожидая объяснений, но в уборной снова распахивается дверь.
— Нравится?
Я киваю, неловко улыбаясь, и, сама того не замечая, принимаюсь нервно гладить Ника по голове, но жест этот больше походит на то, как чешут за ухом собаку.
Ник перехватывает мою руку и дергает, сажая к себе на колени. Я изумленно ахаю. Самое трудное — изображать в этот момент адекватность, потому что его руки смыкаются вокруг моей талии.
Именно поэтому я ненавижу врать. Сложно притворяться влюбленной в парня, к которому ты на самом деле чувствуешь что-то, не производя при этом впечатление дурковатой. Мы откровенно лажаем, и это при том, что являемся парой всего час.
— Сейчас принесу постель, сами разберётесь как будете спать. Кровать там одна.
— Grazie, Клара, — умудряется сидя раскланяться Ник, да еще и со мной сверху, — но мы ненадолго. Планировали уехать вечером.
Она возмущается: — Артур сказал, вы останетесь. — Кажется, это утверждение, с которым бесполезно спорить.
— Нет.
— Пожалуйста, позволь ему побыть здесь еще немного, — прошу я, вспоминая светящиеся счастьем глаза Артура.
Ник хмурит брови: — Мы же договорились, значит, больше не будем это обсуждать.
— Нет, давай все же обсудим, — настаиваю я. — Всего день.
— День, говоришь? — Ник на секунду задумывается. Выражение его лица медленно меняется. И это плохой знак. — А вообще, ты права. Что ужасного за день случится?
Врет он. Сам наверняка уже что-то замыслил. Но не успеваю я рта раскрыть, мои догадки тут же подтверждаются: — Тогда мне тоже нужно уйти. Хочу заглянуть кое-куда.
— И куда же? — спрашиваю я, оборачиваясь. Выходит таким тоном, который я сама от себя не ожидала.
— Домой, — отвечает он. — По крайней мере туда, где раньше был мой дом.
— Нет, ты не должен этого делать!
— Ты еще поучи меня.
Выкрашенные зелёной краской стены едва различим эхом отражают наши препирательства.
— Скажите ему, — обращаюсь я к тете Арта в поисках поддержки. Она молча улыбается. Хоть я и не вижу глаза сидящего подо мною, уверена, он возводит их к потолку. — Идти черт-знает-куда, на ночь глядя, в одиночку? — Поворачиваюсь и добавляю шепотом: — Если тебя убьют… Джесс мне этого не простит.