6:0 в пользу жизни
Шрифт:
— Я здесь всю жизнь живу, только ты не замечал, а Света меня всегда кормит, хотя ночевать в ее комнате не позволяет.
— Какая Света, — только успел подумать Константин, как тут же услышал ответ.
— Я считать комнаты не умею, если хочешь, могу показать, — «ответила» кошка.
Константин испуганно отдернул руку, настолько необычным мог показаться кому-то разговор с кошкой, что он оглянулся по сторонам. Мимо шли люди, никто на него не обращал никакого внимания.
— Я пойду, — мысленно «сказал» он кошке.
— До свидания, — «ответила» та,
Всю обратную дорогу домой Константин продолжал размышлять о произошедшем с ним. Вспомнил о «Кысе» Владимира Кунина, успешно эксплуатирующего тему говорящего кота в своих многочисленных книгах. Но то была литература, фантазия автора, а тут — реальность.
Хотя, кто сказал, что это реальность?
Ни кошек, ни собак никто не слышал. Кроме Константина, конечно. Фразы, которые могли «говорить» животные легко самому придумать, поскольку их поведение понятно и предсказуемо. Немного воображения — и готов диалог. Просто сегодня день, наверное, какой-то особенный. Луна в Меркурии или еще какая-нибудь ерунда в этом духе.
Думая таким образом Константин успокоился, спокойно доехал до дома, и, припарковав машину, направился к подъезду. На том месте, где утром лежал кот, на этот раз сидел маленький черный котенок с белым пятном на груди. Пятно имело форму бабочки, как бы надетой вместе со смокингом и котенок выглядел очень изящно.
— Ты кто, — вслух сказал Константин, обращаясь к котенку. Его самого уже не удивляла возможность общения с четырехлапыми существами.
— Не знаю, — «услышал» Константин, но голос, прозвучавший в его голове, мог принадлежать только маленькому и слабому существу.
— Ты где живешь, — опять вслух сказал Константин и тут же «услышал» прежний ответ:
— Не знаю.
— Ко мне пойдешь жить? — спросил он котенка.
— Да, — ответил тот, не раздумывая.
Также не раздумывая, Константин протянул руки и котенок доверчиво прижался к его ладоням.
Подымаясь по лестнице, Константин, держа одной руке котенка, а другой доставая ключи из рюкзака, сказал:
— А звать тебя будут Бэримор. Очень мне твой элегантный наряд нравиться. Котенок ничего не ответил, но благодарно ткнулся мордочкой в руку Константина, явно одобряя сделанный выбор.
На кухне, после мисочки сметаны, вылизанной до блеска, на коврике, сооруженном из старых Константиновых джинсов, котенок лежал, прикрыв нос лапой и закрыв глаза.
Константин зашел на кухню, посмотрел на свое семейное благополучие и вслух спросил:
— Так как тебя зовут?
Котенок открыл глаза, зевнул и Константин «услышал»:
— Бэримор, сэр.
Тетя Роза едет в Америку
Тетя Роза едет в Америку
Когда
В Санкт-Петербургском аэропорту Пулково-2 своих мать и сестру провожал Борис Плавник, который вместе с женой Зоей пока ещё оставались жить в России.
Поздней осенью девяносто третьего года Борис с Зоей переживали в зале для провожающих пересечение тете Любой и Розой таможенной границы России, и эти события по значению происходящего и по глубине замысла можно было бы сравнить с небольшой войсковой операцией.
Семья Плавников в Советском Союзе считалась зажиточной, но только в той степени, в которой условия жизни в советском государстве позволяли выделиться из общей серой массы.
Глава семьи Макс Плавник никогда не был советским номенклатурным чиновником, не был членом партии, но регулярно отдыхал в престижных черноморских санаториях, а его жена Роза на фотографиях пятидесятых годов выглядит весьма обеспеченной дамой. Когда в 1956 году умер мой дед, то именно Макс Плавник не скупясь дал бабушке денег на памятник, сооружение которого в советское время было способно разорить значительную часть советских граждан.
Макс Плавник умер за три года до отъезда за границу жены и дочери.
Хотя сейчас в России ещё оставался его сын Борис, Люба и Роза увозили с собой все главные семейные ценности Плавников, нервничая и опасаясь излишнего внимания таможенной службы молодого российского государства.
Тетя Роза, несмотря на свой преклонный возраст, дома передвигалась самостоятельно, и только выходя за пределы квартиры пользовалась тростью, которая добавляла ей скорее уверенности, нежели устойчивости. Но в здание аэропорта тетю Розу ввезли на кресле-каталке.
Тетя Роза сидела на своей каталке так, как будто провела в ней долгие годы. Она была спокойна, умиротворенна, демонстрируя всем своим обликом переход в тот возраст, в котором созерцание становится главным занятием, а суета оставляется идущему вослед поколению. Маленькое тельце тёти Розы, под надетым поверху него пальто, было обвешено различными бусами, а невидимое взору таможенников платье тёти Розы было украшено всевозможными брошами. На пальцах у тети Розы были надеты перстни и кольца, но ни колец, ни каких-либо других украшений постороннему глазу не было видно, потому, что поношенное пальто тети Розы и вязаные варежки скрывали всё это великолепие от чужих глаз.
Рыжеволосая Люба, хотя и растерявшая с возрастом часть золота своих волос, но, тем не менее, сохранившая основные признаки принадлежности к выдающемуся сообществу рыжих, в отличие от своей спокойной мамы, нервничала и суетилась, то пересчитывая багаж, то проверяя билеты и документы.
«Мама, как ты себя чувствуешь?» — время от времени обращалась Люба к тете Розе, и та неизменно отвечала ей «хорошо», но, в конце концов, утомившись однообразием задаваемых ей вопросов, на очередной вопрос дочери ответила: