69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы
Шрифт:
Друзей у Гоголя с гимназических лет не было, исключением был «грациозный мальчик» Сашенька Данилевский. Вместе они и отправились завоевывать Петербург после окончания гимназии в 1829 году, вместе совершили первое путешествие за границу, в Италию, едва ли не всю жизнь состояли в переписке, полной двусмысленных намеков и витиеватых признаний в верности, любви и дружбе. Но об этом чуть позже.
Пока же мечта о славе терзала душу Николая, который в гимназии не подавал больших надежд на громкое будущее. Попытка штурма нижних ступеней Олимпа государственной службы в Петербурге не увенчалась успехом. Первые поэтические опыты, опубликованные под псевдонимом в «Сыне отечества», провалились и были подвергнуты язвительной критике. Неудачей закончилась
Тут улыбнулась удача с повестью «Басаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала» в «Отечественных записках» 1830 года. Молодой писатель, представленный в свет Владимиром Жуковским, быстро пошел нарасхват, пока в качестве учителя для аристократических семейств.
По дороге в Европу Николай Васильевич на некоторое время задержался в Женеве – дописывал «Мертвые души», а Саша Данилевский поехал нежиться под южным солнцем.
В Риме Гоголь особенно сдружится с молодым художником Александром Ивановым. К тому времени Иванов уже два года как закончил довольно популярную у современных гомосексуалов картину «Аполлон, Гиацинт и Кипарис». Она воплощает как бы восхождение к мужскому совершенству – обнаженные дитя, отрок и, наконец, задекорированный плащом Аполлон. Судя по всему, Иванов был склонен к гомосексуальности. Проблема партнера в этом случае удобно решалась натурщиками, частенько продававшими свою натуру в буквальном смысле.
Но не Иванов стал предметом интимной привязанности Гоголя, а больной двадцатитрехлетний граф Иосиф Вильегорский. С ним, кажется, многое перевернулось в жизни Гоголя, потому что молодой граф был его первой стремительной любовью. От ночей, проведенных у кровати больного, осталась недописанная новелла – «Ночи на вилле», опубликованная только после смерти Гоголя.
«…Я глядел на тебя. Милый мой молодой цвет! Затем ли пахнуло на меня вдруг это свежее дуновение молодости, чтобы потом вдруг и разом я погрузился еще в большую мертвящую остылость чувств, чтобы я вдруг стал старее целыми десятками, чтобы отчаяннее и безнадежнее я увидел исчезающую мою жизнь. Так угаснувший огонь еще посылает на воздух последнее пламя, озарившее трепетно мрачные стены, чтобы потом скрыться навеки и…»
На этом рукопись обрывается, а потом словно продолжается в волнующем письме Гоголя к Данилевскому. «Я похоронил на днях моего друга, которого мне дала судьба в то время, в ту эпоху жизни, когда друзья уже не даются. Мы давно были привязаны друг к другу, давно уважали друг друга, но сошлись тесно, неразлучно и решительно братски только – увы! – во время его болезни. Ты не можешь себе представить, до какой степени благородна была эта высокая младенчески-ясная душа. Это был бы муж, который бы один украсил будущее царствование Александра Николаевича. И прекрасное должно было погибнуть, как гибнет все прекрасное у нас на Руси!»
Данилевской был едва ли не единственным, с кем Гоголь мог позволить себе быть откровенным. Вот, например, Гоголь пишет о каком-то ресторанном гарсоне, Филиппе, который «явился с большим серебряным кофейником, без сомнения pui demandato da noiche le belle putto» («более желанным для нас, чем красотки»). «…Если кофейник более желанен, чем красотки, так непонятно, почему надо переходить на итальянский», – иронизирует историограф «голубого Петербурга» Константин Ротиков.
После нескольких лет за границей Гоголь внешне преобразился в лучшую сторону. Возможно, тогда на него могла обратить внимание и какая-нибудь девица, ведь уже был вокруг него и некий ореол литературной славы. Таким, например, увидели Гоголя в семье Аксаковых: «Прекрасные белокурые волосы лежали у него почти по плечам; красивые усы, эспаньолка довершали перемену; все черты лица получили совсем другое значение…»
Но он не отвечал на интерес поклонниц.
«Невозможность жениться» – так сформулировал
Как мы уже писали, у Гоголя почти не было друзей. Он не искал дружбы ни с Пушкиным, ни с Белинским (на последнее письмо которого даже не ответил), ни с Лермонтовым. Сейчас это может показаться странным, если не принимать во внимание характерный эгоцентризм Гоголя и его равнодушие ко всему происходящему вокруг, когда оно не затрагивает его личных интересов. Невозможность жениться и невозможность свататься. Кстати, посвататься Гоголь соберется лишь однажды в самый безденежный период своей жизни, да еще и к особе в два раза его младшей – Анастасии Вильегорской. Да-да, сестре того самого Иосифа… Разумеется, последовал отказ.
Впрочем, интимная жизнь Гоголя не была такой уж и спокойной. Напротив, она представляет собой череду скандалов, среди которых немало на почве ревности. Автор поэмы «Мертвые души» лишь благодаря своей стремительной славе избежал дуэли с неким гусарским унтер-офицером, который обвинил его в растлении своего несовершеннолетнего брата.
Обратив внимание на подчеркнутую холодность писателя к женщинам, психиатры с начала ХХ века заговорили о «недоразвитии половых чувствований» у Гоголя. Особенно отставал эту идею видный русский психиатр Владимир Федорович Чиж (1855-1922) в своей работе «Болезнь Гоголя» (1903-1904). Он же поднимает вопрос о Гоголе, злоупотребляющем онанизмом. Чиж готов признать, что тот был мастурбантом, если считать «мастурбацию симптомом» душевной болезни писателя, но не ее причиной. В целом история о чрезмерном увлечении Гоголя мастурбацией кажется ему легендой, которая возникла из-за того, что он совершенно не имел любовных увлечений.
Легенда о Гоголе-мастурбанте настолько укрепилась в профессиональном сознании доморощенных российских «психоаналитиков», что некоторые советские «специалисты» еще долго пугали пациентов присказкой: «Уж на что Гоголь был гениален, но и то заболел от онанизма».
Наиболее уверенно говорить о гомосексуальности Гоголя мы можем, основываясь на данных психоанализа. Самую полную реконструкцию либидо Гоголя предпринял пионер русского психоанализа директор государственного психоаналитического института Иван Дмитриевич Ермаков (1875-1924). Его работы находились в СССР под запретом до 1999 года. Ермаков полагает, что с детства «вытесняемая сексуальность Гоголя возвращалась в виде чувства страха» перед женщинами. Страх стал причиной кастрационного комплекса, который нашел свое выражение в повести Гоголя «Нос».
Одной из главных черт личности Гоголя Ермаков считает сосредоточенность на получении удовольствия через анальный проход. «Анатомическим субстратом такой эротики у Гоголя были геморроиды, о которых можно найти многочисленные указания в его письмах». Письма Гоголя пересыпаны пословицами и шутками анального характера. Писатель смаковал все, что относилось к процессу дефекации и калу, часто используя копрологические выражения. Одно из них, кстати, справедливо досталось знаменитому гомосексуалу Бантыш-Каменскому, тому самому, который из-за невоздержанных проявлений своей гомосексуальности во времена Гоголя уже мучался в монастыре. В письмах Гоголь называл его «говном».
Равнодушие Гоголя к дружбе с мужчинами профессор психиатрии Чиж объясняет тем, что он был «лишен тех наслаждений, которые так сладки для его друзей». Отсюда возникла «патологическая неспособность любить кого-либо, кроме самого себя». По мнению Карлинского, для дружеской переписки Гоголь «специально выбирал человека, который меньше всего мог соответствовать его мечтам» – это был поэт Языков.
Женщины оказались более благосклонны к странностям Гоголя, в них, по выражению Чижа, он нашел «свою аудиторию». Если женщины не могли стать любовницами Гоголя, то они заменили ему друзей.