7 историй для девочек
Шрифт:
Об Ортоне тогда никто не вспомнил. Екатерина, увидев его распростертым на полу, подумала, что он убит. На самом деле Ортон, очнувшись как раз в промежуток времени между уходом Екатерины и появлением командира стражи, которому было приказано очистить комнату, сейчас же побежал к мадам де Сов.
Генрих попросил Шарлотту приютить у себя Ортона до получения вестей от де Муи, который непременно напишет из своего прибежища. Тогда он, Генрих, отправит с Ортоном ответ свой де Муи и, таким образом, будет иметь там не одного, а двух преданных ему
Решив поступить так, Генрих вернулся к себе и, рассуждая сам с собой, начал ходить взад и вперед по комнате, как вдруг дверь растворилась и вошел король.
– Ваше величество! – воскликнул Генрих, бросаясь к нему навстречу.
– Собственной персоной… Честное слово, Анрио, ты молодец! Я начинаю любить тебя все больше.
– Сир, ваше величество меня захвалили, – ответил Генрих.
– У тебя только один недостаток, Анрио.
– Какой? Уж не тот ли, в котором вы упрекали меня не один раз, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими?
– Нет, нет, Анрио, я говорю не об этом, а о другом.
– Если ваше величество объясните мне, в чем дело, я постараюсь исправиться, – ответил Генрих, увидев по улыбке Карла, что он в хорошем настроении.
– Дело в том, что у тебя хорошие глаза, а видишь ты ими плохо.
– Может быть, сир, я, сам того не зная, стал близорук?
– Хуже, Анрио, хуже: ты ослеп.
– Вот что! – удивился Беарнец. – Но, может быть, это случается со мной, когда я закрываю глаза?
– Да, да! Ты так и делаешь, – сказал Карл. – Как бы то ни было, я их тебе открою.
– Господь сказал: «Да будет свет, и бысть свет». Ваше величество являетесь представителем бога на земле, следовательно, ваше величество можете сотворить на земле то, что бог творит на небе. Я слушаю.
– Когда вчера вечером Гиз сказал, что встретил твою жену в сопровождении какого-то волокиты, ты не хотел верить.
– Сир, – отвечал Генрих, – как же я мог поверить, что сестра вашего величества способна на такое безрассудство?
– Тогда он прямо указал, что твоя жена отправилась в переулок Клош-Персе, но этому ты тоже не поверил!
– А разве я мог предполагать, что принцесса Франции решится открыто ставить на карту свое доброе имя?
– Когда мы осаждали дом в переулке Клош-Персе и в меня попали серебряным кувшином, Анжу облили апельсинным компотом, а Гиза угостили кабаньим окороком, разве ты не видел там двух женщин и двух мужчин?
– Сир, я ничего не видел. Ваше величество, наверно, помните, что в это время я допрашивал привратника.
– Зато я, черт подери, видел!
– А-а! Если вы, ваше величество, видели сами, то, конечно, это так.
– Да, я видел двух женщин и двух мужчин. Теперь для меня нет сомнений, что одна из этих женщин была Марго, а один из мужчин – Ла Моль.
– Однако если Ла Моль был в переулке Клош-Персе, значит, он не был здесь, – возразил Генрих.
– Нет, нет, его здесь не было, – сказал король. – Но сейчас вопрос не в том, кто был здесь, – это узнается, когда
– Пустяки! Не верьте всяким сплетням, сир, – ответил Генрих.
– Говорю тебе, что ты не близорук, а просто слеп. Смерть дьяволу! Поверь мне хоть один раз, упрямец! Говорят тебе, что Марго тебя обманывает, и мы сегодня вечером задушим предмет ее увлечения.
Генрих даже отпрянул при такой неожиданности и с изумлением посмотрел на Карла.
– Признайся, Анрио, что в глубине души ты не против этого. Марго, конечно, раскричится, как сто тысяч ворон, но тем хуже для нее. Я не хочу, чтобы тебе причиняли горе. Пусть Анжу наставляет рога принцу Конде, я закрываю глаза: Конде – мне враг; а ты мне брат, больше того – друг.
– Но, сир…
– И я не хочу, чтобы тебя притесняли, не хочу, чтобы над тобой издевались; довольно ты служил мишенью для всяких волокит, приезжающих сюда, чтобы подбирать крошки с нашего стола и увиваться около наших жен. Пусть только посмеют заниматься таким делом, черт их возьми! Тебе изменили, Анрио, – это может случиться со всяким, – но, клянусь, ты получишь удовлетворение, которое поразит всех, и завтра будут говорить: «Тысяча чертей! Король Карл, как видно, очень любит своего брата Анрио, если сегодня ночью заставил Ла Моля вытянуть язык».
– Сир, это дело действительно решенное? – спросил Генрих.
– Решено и подписано. Этому щеголю нельзя пожаловаться на свою судьбу; исполнителями будут я, Анжу, Алансон и Гиз: один король, два принца крови и владетельный герцог, не считая тебя.
– Как – не считая меня?
– Ну да, ты-то ведь будешь с нами!
– Я?!
– Да. Мы будем его душить, а ты пырни его как следует кинжалом – по-королевски!
– Сир, я смущен вашей добротой, – ответил Генрих, – но откуда вы все это знаете?
– А-а! Ни дна ему, ни покрышки! Говорят, он этим похвалялся. Он все время бегает к ней то в Лувре, то в переулок Клош-Персе. Они вместе сочиняют стихи – хотел бы я посмотреть на стихи этого фертика: какие-нибудь пасторальчики, болтают о Гионе и о Мосхосе да перевертывают на все лады Дафниса и Коридона. Знаешь что, выбери у меня трехгранный кинжал получше.
– Сир, это надо обдумать… – сказал Генрих.
– Что?
– Вы, ваше величество, поймете, почему мне нельзя участвовать в этом деле. Мне кажется, что мое присутствие будет неприличным. Я являюсь настолько заинтересованным лицом, что мое личное участие в этом возмездии покажется жестокостью. Ваше величество мстите за честь сестры нахалу, оклеветавшему женщину своим бахвальством, – такая месть вполне естественна с вашей стороны и поэтому не опозорит Маргариту, которую я, сир, продолжаю считать невинной. Но если в это дело вмешаюсь я, получится совсем другое; мое участие превратит акт правосудия в простую месть. Это будет уже не казнь, а убийство; жена моя окажется не жертвой клеветы, а женщиной виновной.