8 марта, зараза!
Шрифт:
— А ты? — включаюсь в его стиль и то же перехожу на «ты».
Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. И мне кажется, что-то происходит. Он оттаивает. Потому что произносит куда мягче, чем обычно:
— Я скоро вернусь.
Киваю, подчиняюсь, иду к двери, потому что не могу ему не верить…
2(8)
Иду к машине, а в голове пульсирует паника. Мне страшно за Гектора? Да, так и есть. Не буду врать. Куда они вдвоём в бандитское логово? Совсем обезумили?
Уже выйдя
Ага, Алла, отключай наивняк. Два мужика на адреналине тебя вряд ли слушать станут. Ещё и сама огребёшь.
Вздыхаю и благоразумно сажусь в авто. Водитель ловит мой взгляд в зеркале заднего вида.
– Вы в порядке, Алла Альбертовна? — Киваю. — Хорошо, а то Гектор Леонидович с меня шкуру спустит, если узнает, что вам было плохо, а я не позаботился.
— Всё нормально, — напряжённо улыбаюсь я, — едем домой.
И только сейчас — запоздало — понимаю, что подразумеваю под «домом» коттедж Асхадова. И он сам — тоже. Когда отправлял меня ждать.
Начинаю привязываться, привыкать. Так быстро. Так неотвратимо. До потери себя. Мне почти страшно, но я точно знаю, что хочу… хочу этого… хочу рухнуть в холодную мятную бездну по имени Гектор Асхадов и потеряться в ней.
— Алла Альбертовна, — начинает водитель (он знает моё имя, а я его — нет), — шеф велел рассказать вам, чтобы вы не надумывали себе. Руслан Евгеньевич — он не бандит. Да, бизнес у него — полулегальный: казино, букмекерские конторы, парочка стриптиз-клубов, но всё без криминала. А если люди хотят тешить свои пороки — почему бы им не предоставить место, где они могли бы это делать? Ну да, ещё деньги в рост даёт — это тоже, вроде, не запрещено. И вообще, Гектор Леонидович — его личный аудитор. Столько «крыс» ему переловил. Без него Руслана Евгеньевича уже бы давно по миру пустили. Он же увлекающийся.
После этого рассказа меня немного отпускает. Впрочем, уже после беседы с Ржавым, его искренних смущения и гнева, я стала относиться к нему с уважением. И теперь не стану возражать против такого шафера.
— Хорошо, что он не бандит, — комментирую я.
— Вы, наверное, плохо моего шефа знаете. Он с криминалом дела из принципа не имеет. И друга такого бы не потерпел. Да и сам Руслан Евгеньевич предпочитает более цивилизованные методы решения.
— Ага, — невольно ляпаю я, — то-то оба и полезли «цивилизованно» решать.
— Это мужское, Алла Альбертовна, — строго, по-отечески говорит водитель. — Тут затронули их близких, их честь. Нужно учить, ставить на место.
— Это же неразумно. Их же только двое.
— Поверьте, эти двое — сотни стоят. Они знают, что делают.
Мне хочется в это верить, потому что сердце упрямо сжимается от тревоги.
А водитель, видимо, разохотившись, продолжает:
— Вообще-то Руслану Евгеньевичу полезно встряхнуться. Розовую муть в голове подрастясти.
— Розовую муть? — не понимая, переспрашиваю я.
— Ага, — хмыкает водила, —
— Чепухой? — моё сердце мгновенно проникается сочувствием к человеку, который, судя по всему, безнадёжно влюблён. В этом мы похожи. И Ржавый, неожиданно, становится ещё ближе. — Вы считаете чувства чепухой?
— Не хочу вас обижать, Алла Альбертовна, но да. И рад, что работаю на человека, который считает так же.
Так же? А как же ломаные льдины в его глазах и тихое «знаю»? Это чувства? Или я себе всё придумываю? Придумываю его? Сочиняю героя?
Вздыхаю и отворачиваюсь к окну, за которым проносятся вечерние городские пейзажи. Пытаюсь вернуться мыслями к своим проблемам. Нужно завтра навестить и мать и отца. Узнать, как они. Не надо ли чего.
Асхадов утром сказал, что заплатил за обоих. А ещё раньше говорил, что не помогает чужим, потому что не благотворительный фонд. Значит, я каким-то образом умудрилась попасть в круг своих? Я, по-прежнему, не понимаю, зачем нужна ему? И нужна ли вообще? Если чувства он считает чушью и розовой шелухой, то предполагать их как главный мотив — глупо?
Что же тогда? Жаль, я не могу переговорить сейчас с мамочкой. Рассказать ей всё. Спросить совета.
Что если я для Асхадова — игра? Изощрённая месть моей семье за то, что отец делал в отношении его семьи? Хотя… тогда он должен был дорожить этой самой семьёй, Ибрагимом, которого нагревал мой отец? А папа сказал, что он уложил всю свою семью по пути к креслу директора холдинга. Отец у меня, конечно, вышел из числа доверенных, но всё же его слова посеяли в душу семена сомнения…
Когда мы добираемся к дому, темнеет окончательно.
Иду в свою комнату, снимаю одежду, принимаю ванну, всё ещё размышляя о случившемся. Успеваю даже поплакать под струями воды. Мне сложно, так сложно. И страшно…
Переодеваюсь в лёгкий, светло-зелёный пеньюар, который красиво оттеняет мои тёмно-золото-медные волосы и белую кожу с россыпью родинок от шеи к плечу. Маленьких. Аккуратных. Как звёзды.
Прикрываю глаза, касаюсь себя рукой и представляю, что по коже скользят его губы — ниже, требовательнее, горячее…
Ах…
Спать не получалось. Слишком будоражащие картинки крутились в голове.
Я хочу его.
Даже врать себе не буду.
Так сильно хочу.
А ему — не нужна.
Проворочавшись некоторое время, я всё-таки встаю и иду в гостиную. Забираюсь на диван с ногами. Смотрю, как сквозь занавеси, дробясь, на пол льётся лунное серебро.
Что теперь будет со мной? Что принесёт мне замужество? Ведь известно же — насильно мил не будешь. А меня отец буквально навязал Асхадову. Меня и ворох проблем.
Почти в прострации слышу, как открывается входная дверь. Вскакиваю, бегу навстречу.