99942
Шрифт:
В очередном сне по-прежнему хватало боли, чтобы превратить его в пытку. Максим слишком хорошо помнил этот вечер в квартире Важника, в который снова попал через дверь с надписью "Теплопункт". Помнил вплоть до пивной его части, когда на стол последуют сушёные осьминоги, луковые колечки в панировке, суджук, бастурма, пастрома куриная. Помнил слишком хорошо, чтобы укрыться в нём.
"Нужно найти что-то глубокое, потаённое… куда не проникнет Зима".
Ноутбук на подоконнике зала принимал музыкальные заявки подвыпивших гостей. Пономарёв
Над столом витал шум голосов.
– Я извиняюсь, а почему Белая Косточка? – спросил у "народа" хмельной Эдик, знакомый Улыбки.
– Делать им нечего, – покачал головой Белая Косточка. – Клички только давать.
– Косточка? Ха! – оживился Важник, доедая салат с креветками и фетой. – А ты глянь на него. Аристократ! Голубая кровь! Белая кость!
– Я чего спрашиваю, – точно оправдываясь, сказал Эдик, – роман пишу, где главный герой следователь. Интересны нюансы, отношения внутри коллектива…
– Писатель, о как! – Шолтун качнулся назад и сложил на груди руки. – Роман о следователе может написать только следователь. Со стороны нашу кухню не понять.
– Как и любую работу, но ведь пишут о военных, горняках, врачах – те, кто ни разу этим не занимался. Есть такие вещи, как изучение материала, проработка героя.
– А-а, – махнул Шолтун, видимо, не верящий ни в первое, ни во второе. Только в запись в трудовой книжке.
Максим поморщился. Боль усилилась. Теперь это были не укусы или толчки, а монотонное копошение, словно в череп и грудь воткнули по металлическому пруту, и проворачивали, проворачивали, проворачивали…
Вместе с болью накатила тоска – по старым друзьям, по старому двору, по квартире Димана, где они собирались практически каждый вечер: молодые, беззаботные, с пивом и чем покрепче, с музыкой и электронной рулеткой, с подругами, в которых легко влюблялись и которых легко забывали. По всему, что ушло, что было подло заменено работой, неловкостью и камертоном скуки, звучащим в пустой комнате…
Максим резко встал. Голова кружилась.
Он смутно помнил, что должен куда-то идти, кому-то чем-то помочь… но кому? Диману? Пшику? Юрке? Ане? Маме? Себе?
В прихожей по-прежнему горел огромный апельсин-светильник. Пальто и ботинки Максима пропали.
"Плевать".
Он толкнул в сторону зеркальную дверь шкафа-купе и шагнул в полумрак уходящей вниз лестницы.
Боль отступила. Наконец-то. Он нашёл нужную дверь и нужный сон, он смог укрыться от чёрного и красного снега, вьющегося в главном сновидении, припорашивающего смежные грёзы.
У него получилось. Он спрятался. На время, возможно, навсегда.
Небытие затягивало всё глубже и глубже, оно было мягким и тёплым, словно одеяло, заботливо поданное
Максим закрыл глаза в одном сновидении и открыл в другом, и ему приснилось, что он убил человека.
Но испытывает раскаяние из-за того, кто выжил.
4
В служебной "таблетке" тряслись четверо: Максим, оперуполномоченный Жмурко, эксперт Богданов и участковый Глебов. Водитель словно не замечал сюрпризов просёлочной дороги – подстраивался под рельеф, точно одна из деталей древнего "уазика". Следственно-оперативная группа боролось с последствиями вчерашнего праздника. День милиции отмечали размашисто, с фейерверками и тёплым коньяком из горла, с нырянием в оплавленный мартовский снег и ночными дискотеками, но дежурство никто не отменял – кто-то ведь должен.
– Пива надо, – вслух мечтал Глебов. – Холоднющего.
– Утром так и сделаешь, – урезонивал Богданов, потягивая из пол-литровой бутылки минералки, куда минуту назад закинул два шарика аспирина.
– Сейчас надо, – качал головой участковый.
– С дедом разберёмся и посмотрим, – сказал Максим. – Даст бог, ночка спокойно пройдёт.
– Ага. Даст, догонит и ещё раз даст, – пробурчал опер. – Вон, сельский детектив нам подкинул. Что там у деда хоть пропало? Самогонный аппарат?
– Деньги, – ответил Максим, убрал с исцарапанной поверхности столика протирку (металлическую полоску с кольцом для чистки дула пистолета), которой вывел магическое "пиво", повесил в петельки кобуры, откинулся на спинку сидения и закрыл глаза.
Вызов поступил в 17:54. Оперативный дежурный принял звонок из милиции, куда обратился потерпевший, выслушал, прочистил горло, проверил связь "Фу-фу!" (в этот момент сидящие "на ремне" сотрудники дружно начали молиться, чтобы "фу-фу" оказалось предвестником какой-нибудь мелочи, решаемой внутри здания Следственного управления) и безапелляционно заявил в микрофон: "Следственная группа на выезд!". И повторил, падла! Вздохнули, матернулись, взяли водителя и поехали в…
– …в глухомань нас везут, – зевнул Глебов, который выглядел свежее всех. Возможно, помогали мечты о холоднющем пиве. – Долго ещё?
Машина, как по приказу, остановилась.
– Вот, твоими молитвами, – сказал Максим и открыл дверь.
Падал снег – белый, привычный, отрезвляющий. Дюзов надел шапку и застегнул бушлат. Дачный посёлок встретил припорошенными скатами черепичных крыш и удушающим безмолвием, которое нарушил скрипучий голос.
– Сюда, сынки, сюда!
Старик напоминал постаревшего почтальона из вымышленного Простоквашино, его добрую версию с велосипедом. Глаза дедушки были живого василькового цвета, как полоска на фирменных тёмно-синих брюках следователя.