99942
Шрифт:
– Любит, – последний лепесток упал к красным сандалиям.
Максим как-то виновато улыбнулся женщине – не то из-за сцены на лестнице, не то из-за общипанной ромашки, от которой осталась лишь жёлтая корзинка. Он встал, провожая женщину с ребёнком взглядом.
Он увидел, как за ними скатывается в рулон, будто ковровая дорожка, дорога, обнажая белую пустоту, в которой тонули зелёные прутья ограды. Как дома вокруг, большие и маленькие, далёкие и близкие, складываются и исчезают в расползающейся белизне.
"Всё сложилось и сломалось, заодно", –
Одна из последних мыслей: "Этого дня не было". С того самого момента, как он вышел за двери родного управления, ничего не было. Ни заправки с женщиной в красном, ни её "Феррари", ни пробки со злыми ухмылками, ни вульгарной дежурной, ни высокомерного Казанцева, из-за которого его чуть не убили… Убили? Девушка с припухлой нижней губой… Мужик в туалете… "Первый в небо, ниже тучи"…
Максим поднял голову, небо таяло, на глазах перетекая из голубого в молочное ничто. Горизонт ускользал, исчезая на пустынном меловом фоне, заполнившем всё обозримое пространство.
"…видел небо, значит, был уже в раю…"
Белизна сделалась ярче, набухла светом, стала разрастаться, как перекачанный мяч, и лопнула.
ШИВА
Сны внутри снов. Они всегда самые странные.
Клайв Баркер, "Таинство"
1
Любит, не любит.
Слышит, не слышит.
Умрёт, не умрёт.
– Он видит сны? – спрашивает женщина у доктора, обход которого совпал с её посещением сына.
За окном висят тяжёлые облака с почерневшими брюхами, всё в палате пахнет медикаментами, даже щёки и волосы сидящей у кровати женщины. Лекарственный дух цепляется за людей и предметы, но как-то робко и тихо, словно стыдясь полноты своей власти.
С момента стрельбы в "Склифе" прошло не больше недели, изувеченное тело заживляло раны, почти дивным образом приходя в норму, словно расплющенная о стену игрушка-мялка, ме-е-едленно принимающая первоначальный вид. Правда, в норму неподвижную и обманчивую – Максим по-прежнему находился в глубокой коме.
Спал.
Дрейфовал в сновидениях.
Хотелось верить… хотя бы в это. В тёплое течение сознания под ледяной маской лица, не реагирующего на звуки и прикосновения.
Питательные вещества и препараты для восстановления активности мозга доставлялись запасным маршрутом – внутривенные посылки организму. Оплаченная сиделка раз в четыре часа переворачивала Максима, чтобы не появлялись пролежни и застои в лёгких. Обрабатывала и увлажняла полости рта и носа. Подмывала и вытирала, измеряла пульс и температуру. Проводила процедуры и контролировала регулярность естественных потребностей, с которыми справлялись катетеры и отводы. Делала за Максима всю работу, пока он был занят… чем?
"Где ты, сынок? Что делаешь?"
– Да,
– Значит, он слышит… слышит, что я говорю?
– Его мозг словно спустился на последнюю ступень бдительности, – доктор цедит слова, будто проверяет каждое на вкус: как звучит, чем отзовётся, какую форму придаст фразе. – До него трудно докричаться со смотровой площадки, на которую ведёт лестница. Но он слышит и даже иногда машет нам – подаёт сигналы. Но без мозгового сканера – мы слепы. Его ответы видны лишь при фиксации волн головного мозга.
Женщина старается понять, быть предельно внимательной к словам врача, но после слов "он слышит" – остальное превращается в гул. Она цепляется за слова доктора, как за трещину в скале, предательски влажную, острую, но дарующую шанс не сорваться.
– А прикосновения?
– Как и голос. Он реагирует на тактильные и прочие раздражители, реагирует сердцебиением, дыханием, давлением. И отвечает, но нам трудно услышать эти ответы. – Доктор поднимает глаза на потолок – по штукатурке ползут тени сказанных слов. – Сканирование показало, что Максим не утратил способности думать. Мы использовали специальную технику общения, разработанную в Англии: задавали вопросы, на которые можно ответить "да" или "нет".
– И он… отвечал?
– Да. Аппарат МРТ регистрировал активность головного мозга.
Женщина, не отрываясь, смотрит на бесстрастное лицо сына.
– О чём вы его спрашивали?
– Сначала это были простые вопросы, на которые мы заранее знали ответ. Это делалось для того, чтобы истолковать импульсы, разделить их на "да" и "нет". У вашего сына хорошие результаты – его ум по-прежнему способен принимать решения.
– На последней ступени… – повторяет женщина.
– Да, – задумчиво произносит врач. – Но главное, что живо его сознание. Он помнит, кто он и где находится.
– Боже… – В голосе женщины слышится облегчение и эхо слёз.
– Чудо уже то, что он остался жив. И не потерял шансы на пробуждение. После ранения в голову.
Про чудо она слышала, и не раз. И поначалу безмерно благодарила Бога, одновременно – наполненными бессильными всхлипами ночами – проклиная за то, что создатель допустил выстрелы, едва не оборвавшие жизнь сына. Чудо… оно перестаёт работать, когда твой ребёнок общается с миром лишь невидимыми глазу волнами, поднимающимися над мозгом, словно пар над сковородой. С каждым новым днём, статичным, опоясанным отчаянием и надеждой, это чудо всё больше напоминает скрипящий на зубах песок – хочется сплюнуть.