… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
В своём ответе она сообщила, что письмо с вымыслами о моём, якобы, неустойчивом, поведении повергло её в состояние аффекта, пребывая в котором, она разодрала его на мелкие клочья.
( … и тут я снова упираюсь в трансцендентальность.
Зачем? Какой в этом прок анонимщику?
А если Ольга просто так брала меня на пушку, то всё равно – зачем?
До чего, всё-таки, ограничены возможности человеческого разума.
Во всяком случае – моего …)
Ваня
Пришёл Серый и привёл «молодого» водителя из симферопольских.
Оба на поддаче; понятно – у «молодого» деньги есть, то-то он с ним и кентуется.
И тут Серый повёл какой-то непонятный базар, типа, на меня у ребят обиды.
Я не понял. Какие ребята? Что за обиды?
Ща, паймёшь, ну, пашли. И входную дверь на крючок.
Зашли мы втроём в мастерскую и Серый враз слинял. Я не понял.
Этот верзила «молодой» стоит, в глаза мне не смотрит:
– Ты чё ребят закладываешь?
И кулаком в лицо. Я плечо подставил, за дверь выскочил – тот следом.
А за печью лом стоит. Я за лом схватился, кричу:
– Серый! Кого я, блядь, закладывал?
А Серый тут же в проходе стоял; увидел, что я с ломом и мне серию по корпусу.
Я лом уронил.
Да и хватался-то скорее инстинктивно, для острастки.
А тут под окном железная ставня сдвинулась и вползает Саша Хворостюк из нашего призыва; в сапогах, трусах и с полотенцем на шее, хотел, видно, душ принять в насосной.
Серый на него полкан'a спустил:
– Пошёл на хуй отсюда!
Тот задним уполз, Серый опять ко мне, а у меня вся грудь в крови – куртка была нараспашку и он, когда ударил, родинку сорвал.
Ну, он не слишком пьяный был, видит – кровищи до хуя и хуй его знает чё там в мастерской было; в дисбат загреметь неохота; ещё чего-то попиздел «смотри!», «ребята!», и ушли они.
Так я и не понял что за хуйня.
Потом его увидел спросил, он толком ничего не сказал, опять «смотри, если чё».
Короче, пахана из себя строил.
С того случая у меня на дежурствах занятие появилось.
Мотор воет, котёл шипит, а я, на круглый стол опёршись, всё одну думу думаю.
Часами думаю.
Как мне Серого грохнуть.
Грохнуть, конечно, не проблема – всё тем же ломом, но что потом?
Надо так грохнуть, чтоб самому не загреметь – а как?
Яму в поле выкопать и то нечем – в мастерской только молоток с зубилом. У кого-то попросить – так потом всплывёт.
Или, допустим, в насосной; в ту яму, что постоянно водой заполнена. Она глубокая, груз привязать и – туда. Но вдруг вода завоняется,
Самое правильное – в топку котла, там от форсунки пламя на два метра, испепелит бесследно.
Вот только Ваня придёт меня сменять, а тут жареным пахнет, попробуй объясни.
Проблема явно не имела решения и я неделю за неделей ходил по замкнутому кругу, пока дежурный повар не скажет, что можно выключать котёл.
Кто знает, может я и справился бы с этой квадратурой круга, но тут туляки ушли на дембель и в часть пригнали новых «молодых» из Узбекистана и Ставропольского края и майор Аветисян вышиб меня из кочегарки, взяв на замену кого-то из пятигорских.
Бывай, Ваня! И ты, круглый стол, наперсник безмолвный бесплодных раздумий…
Да, я стал «дедом» и по настоящему прочувствовал это, когда зашёл в сортир и увидел бурынского Васю, с которым нас шугали в отделении Простомол'oтова.
Он сидел на корточках над очком и в руках держал распахнутую перед носом газету.
Я охуел!
Картина Репина – сидит такой вальяжный, избу-читальню тут устроил. На шее ремень с бляхой, типа, кашне, и он, как деловой, новости дня просматривает.
И тут он, сука, меня вконец добил.
Чуть-чуть так приподнялся, кивнул степенно и говорит:
– Добрый вечер.
Распроебут твою, блядь, каркалыгу! Ну, Вася!
Где он такие, блядь, слова находит?
Период моей «дедовщины» проплывал довольно сумбурно.
Я уже не принадлежал к шатии чмошников, но переводить меня из четвёртой роты ещё куда-то всего на полгода поленились.
Вот и пришлось мне трудиться то там, то сям.
Больше всего на РБУ.
РБУ – это не реактивно-бомбовая установка, а растворо-бетонный узел.
Хотя, конечно, «дед» не перетрудится; могу покидать песок лопатой, а могу и не кидать.
Здесь отделением командовал Михаил Хмельницкий из нашего призыва.
Он забурел, в сержантских лычках. «Молодых» шугает.
На кирпичный завод меня тоже отряжали, там «молодых» нет, самолично укладывал кирпич-сырец в кольцевой печи для обжига.
Кольцевая печь внутри как арочный тоннель и работает беспрерывно.
Тут тебе через проём в стене транспортёром кирпич-сырец гонят – только успевай укладывать, а на другом конце диаметра кольцевой печи из форсунок в арочных стенах пламя бушует для обжига кирпича.
Жар, конечно, и сюда доходит – работаешь в одном хэбэ.
Ещё жарчее свежеобожжёный кирпич на те же ленты транспортёра выгружать – он и через рукавицы руки печёт, а от арочных стен таким жаром пышет, что до нательной рубахи разденешься.