… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
И всё-таки с 8 утра до 5 дня, при всех индивидуальных проблемах и заботах, наша бригада была семьёй.
При всей забористости шуток в чей угодно адрес, тебе тут не подсунут под нос тлеющую вату и тут можно не опасаться никаких членовредительных хаханек.
Матерятся ли каменщики при каменщицах?
И да, и нет.
Я ни разу не слыхал мата обращённого к кому-либо из женщин нашей бригады. Нет.
Но когда крановщик ставит тебе на ногу поддон кирпича,
Матерятся ли женщины?
И да, и нет.
В травмоопасные моменты они орут «ой, мамоньки!», или просто визжат.
А в промежутке между загрузкой раствора по ящикам и заводкой стальных, поперекрученных на хрен тросов строп под поддоны с кирпичом, Катерина могла запросто поделиться фольклёром:
Эх, ёб вашу мать, с вашими делами!
Не хотите отдать дочь, так ебите сами!
Признаюсь, что проигрывание этой частушки в извилинах головного мозга иногда служило мне хорошим болеутоляющим.
Но, в конце концов, разве на одном мате свет клином сходится?
Любовь Андреевна однажды пожаловалась случайно заехавшему на объект главному инженеру на обидные слова бригадира Хижняка, которыми тот определял всех женщин без разбору:
– З'aсланки навыворот!
До сих пор не улавливаю смысла этих слов, а вот её почему-то задело.
Наверное потому, что она была самая красивая женщина в бригаде, только иногда грустная. Трудно женщине, когда знает, что красива, а что с красотой этой делать неизвестно и только вот наблюдай как она уходит ни за что, ни про что.
Муж на пять лет моложе её и до женитьбы ходил с ножом за голенищем, а она из него сделала примерного семьянина и безопасного члена общества.
Но всё равно грустит, особенно зимой в морозы, когда раствор в ящиках при подъёме на линию берётся сантиметровой коркой льда.
– Ой, мама! Как же у меня рученьки помёрзли!
А этот паразит Серёга с другого конца захватки, сразу:
– Ото тебе ещё мало! Мама-папа сколько раз говорили «учись, доченька! бухгалтершей станешь!» Так нет! «я лопату люблю!» Вот и люби теперь до посинения!
– Паразит!
Анна Андреевна не такая красивая, но добрая.
Особенно после обеда.
Почти вся бригада живёт На Семи Ветрах и обедать домой ходят.
Вот она в обед дома клюкнет и возвращается размякшей и подобревшей.
Единственный недостаток её в том, что охотится на мою кирочку. Стоит мне утратить бдительность, она мою кирочку – хвать! – и в стену заложит, раствором заровняет.
Большинство каменщиков рубят кирпич кельмами, а мне, видите ли,
Мужья Лиды и Виты тоже в СМП-615 работают, слесарят в производственном корпусе под началом главного механика.
Выпивают, конечно, а мне наутро целый час в вагончике выслушивать выговоры тем падлам, которых тут и близко нет.
Хотя выговоры от Лиды слушать можно – она их словно песню поёт, ну, а Вита подпевает.
Сама Вита красноречием не блещет. Мы когда на 110-квартирном уже под крышу стены выводили, она на линии рядом со мной была и, когда я через стену прыгнул, успела вслед сказать:
– Сергей! Ты куда?
Та часть стены, что я клал, осталась не затёртой и не расшитой, вот я и соскочил на бетонный козырёк над балконом пятого этажа. Но она-то козырька не видела!
У неё на глазах человек сигает с крыши пятиэтажки и всё, на что она способна, так это:
– Сергей! Ты куда?
Вот вам женская логика и знание физики – да, вниз я!
Куда ж ещё?
Бригада у нас молодая, самому старшему, Григорию Григорьевичу, сорок лет. Он так прямо и говорит:
– Мы ещё молодые.
У него исключительный педагогический дар, если заметит, что его сын девятиклассник в трамвае, или на улице засмотрелся на женщину при всех делах, сразу ловит момент:
– Хочешь, чтоб у тебя такая же была? Учись, зараза!
Лицо у него круглое, наполеоновское из-за редкой пряди на лбу. Сам такой крепкий, солидный.
Сколько раз я пытался обогнать его в кладке – бесполезно. Он уже кончит, а мне ещё с десяток кирпичей надо положить.
И рассудительный.
Рассудительность подвела его всего один единственный раз, это когда с обеда он вернулся с двустволкой.
Мы же строим в чистом поле – «строительный угодья».
А тут молодой мастер Середа с базы заехал. Григорий Григорьевич и ему дал оружие подержать.
А потом они заспорили – попадёт Середа из ружья в шапку Григория Григорьевича, или нет?
Ну, вышли за торцевую стену недостроенного здания, вокруг белым-бело, только лесополоса среди снегов чернеет.
Он шапку высоко так подкинул, а Середа чуть выждал и пульнул.
Шапка дёрнулась и – в снег.
Григорий Григорьевич её поднял, а в донышке дырка – два пальца пролазят. Картечь крупной оказалась.
А шапка хорошая была, из меха нутрии.
Просто он не учёл, что Середа из Закарпатья, а там бандеровцев хоть уже и нет, но огнестрельное оружие сохранилось; отсюда и навыки.
А Вера Шарапова никогда не грустит. Всё время песни поёт, смеётся. Разговорчивая со всеми.
И она тоже самая красивая, но только на работе, пока на ней телогрейка и штаны спецовочные. А как переоденется, чтобы ехать электричкой в свою Куколку, красота куда-то девается.