… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
А впрочем – я, и эти слова – часть ритуала.
Какого?!
Какая разница – мне уже всё это всё равно.
Всё так же опёршись головой на руку, я протянул ладонь второй и шлёпнул её по мягкой щеке.
Я?!
Ударил?!
Нет, конечно. Это был не удар, а часть ритуала.
Она изумлённо притихла рядом, но было поздно.
Я откинулся на подушку и подтянул одеяло до подбородка.
Щёлкнул выключатель, при ярком свете с потолка в дверях столпились её родители и сестра.
Вита начала испускать традиционные крики семейных скандалов.
Иван Алексеевич в пижаме стоял опустив голову, я видел как трудно даётся ему решение – а вдруг я голый? перед его княжьим гаремом?
Но я ничем не мог ему помочь – у меня тут роль созерцателя.
Наконец, он сделал решительный шаг; даже два; схватил мою торчавшую из-под одеяла руку и сдёрнул меня на половик.
Одеяло осталось на кровати.
Я ещё немного полежал, пока тёща зачитывала отходную по моей беспардонности – валяюсь тут в таком виде перед женщинами.
Трусы и майка – спортивный вид для стадиона, но не для тёщ.
Я молча встал и, совершенно неожиданно для самого себя, сделал глубокий поклон, чтобы стряхнуть несуществующую пыль на волосах ниже колен.
Ритуал, есть ритуал.
Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!..
Я оделся и вышел в прихожую. Тёща вышла следом.
Последить, чтобы не залез в холодильник?
Её сменила притихшая, внимательная Ира.
Я отдал ей один рублю, который неделю назад мне одолжила Вита и попросил передать.
Она согласно покивала головой. Я достал из портфеля листок бумаги и написал Вите записку с благодарностью за рубль.
Графомана и могила не исправит.
Ночь оказалась тихой и безветренной. Я провёл её стоя на ближайшей автобусной остановке, как когда-то перед запертой на перерыв кассой в одесском аэропорту…
Дождь и солнце вместе не живут,
Разве что на несколько минут,
Кратких и прекрасных,
Когда в безумной ласке
Два самых-самых разных
От счастья слёзы льют …
За всё ночь мимо остановки проехали три автомашины, одна из них «волга».
Мне было всё равно. Онемение
В одноэтажном доме напротив дважды загорался и гас свет; должно быть пожилой человек ходил в туалет.
В редеющей на рассвете темноте со стороны авиагородка показался автобус и отвёз меня на вокзал.
В половине восьмого я сошёл с электрички в Конотопе.
Не знаю где я провёл около часа, потому что когда я пришёл на 50-квартирный, рабочая суббота шла полным ходом.
Бульдозер во дворе окутывался сизым дымом и зарывался в гору грунта перед собой. Гриня и Лида были уже в рабочем.
– Ты не поехал в Нежин?– спросила Лида.
– Нет.
Я достал из портфеля листок в клеточку с объяснением в профком на что потрачены 3 руб. при посещении больного.
( … моей очередной общественной должностью было посещение в больницах работников СМП-615 и вручение им передачи от профсоюзного комитета.
Ходил я всегда один, но под бумагой на сумму в 3 руб. требовались три подписи – деньги немалые …)
Я положил листок на боковину одного из 1,5-метровых бетонных колец рядом с подъездом и они расписались.
– Ну, шо?– спросил Гриня.– Переодеваешься?
Я всегда был против рабочих суббот, но что ещё оставалось делать?
Переодевшись в вагончике, я взял лопату и пошёл, вместо Веры Шараповой, чистить кузов самосвала, что привёз раствор.
Она давно подметила, что так я лечусь от ревности.
Вечером, на Декабристов 13, я лежал в узком кресле-кровати навзничь в постойке «смирно», только расслабленной.
Долго лежать в одной позе – трудно, хочется перевернуться. Но я не позволял себе лишнего, потому что мне надо стать как можно неприметнее, а движение выдаёт.
Я стал дном безграничного и безмерно пустого мира. На дне нужно быть обтекаемым, чтобы ничто не цеплялось, и катилось мимо и – дальше.
Но до чего же она бескрайняя эта пустота!..
( … нет более страшного проклятия, чем «чтоб тебе пусто было!»; цель любых утрат и потерь в том, чтоб заставить тебя ощутить пустоту – чтобы тебе было пусто…
Любовь приходит как защитная реакция на пустопорожнее повторение витков жизни возвращающихся на круги своя, где что было, то и будет и в той же самой пустоте.
Она приходит от безысходности, когда не знаешь как распорядиться случайным и напрасным даром – своей жизнью, не видишь средств убить отмерянную тебе вечность.
Она приходит снять проблемы, дать жизни смысл – служение; показать цель – служение.
Любовь – добровольное рабство и ревностное служение предмету любви: двуногому млекопитающему, или коллекции марок, или …ну, неважно… кому как повезёт…
Но вот оковы разбиты, тебе сказано: убирайся! Ты свободен!
И ты оказываешься в пустоте, где нет ни цели, ни смысла, где надо просто жить – как кристалл, как трава, как дождевой червяк.
Мы не рабы, рабы не мы.
Нет! Я хочу обратно! Туда, где любовь.