Аделаида: путь к Тьме
Шрифт:
Когда рассвело, я поднялась и вернулась в замок. Во рту стоял вкус утраты, глаза саднило. Если бы я умела строить порталы, то, возможно, смогла бы перейти по следу и спасти её. Как же горько быть недоучкой!
О том, что Аяла мертва, слуги уже знали от Эсселька. Он занимался расследованием и сообщил, что все деревенские парни оказались на месте, а с производства вчера утром ушло аж семь обозов с товарами в разные концы страны. И придётся теперь допрашивать всех.
На завтрак я не пошла. Вообще никуда не пошла, мне даже было плевать, что об этом скажет Кружевная Жаба.
— Мародёрка! — раздался обвиняющий голос из коридора.
— Ей уже не надо, а мне на память! — взвизгнули в ответ. Кажется, голос принадлежал Тарде.
Я вышла в коридор и обнаружила готовых сцепиться Тарду и Эльдигу.
— Чаво случилося? — высунулась бабка Фикла.
— Тарда решила поживиться Аялиным добром! — упёрла руки в бока Эльдига.
— Ой, там добра-то! Подумаешь, взяла на память. Платье-то она с собой в последний огонь не заберёт! А мне по размеру.
— Платье моё было, это я ей его подарила. И я запрещаю тебе его касаться! — грозно пророкотала Эльдига.
— А кому его? И я-то еле влезу. Или, скажешь, юродивой отдать? — с вызовом ответила Тарда.
— Не твоё дело, как я скажу! Чего ты ещё утащила, воровка бессовестная? — продолжила натиск заступница.
— Ой, да подумаешь! Аялке ужо без надобности! На, подавись! — сплетница швырнула платье в лицо Эльдиге и кинулась к себе.
— И то правда, коли нет у неё родных-то… — протянула бабка Фикла и бочком-бочком посеменила к приоткрытой двери. Её неожиданно поддержали другие слуги. И вскоре из комнаты Аи вынесли практически всё. У меня ещё с ночи осталась заколка, и отдавать её я не хотела. Пусть будет хоть маленькая, но память об этой хорошей девочке. Считалось ли это мародёрством? Я не знала.
На ужин пришлось идти из-за лиски. Аппетит пропал, голова гудела тупой болью, на глаза то и дело наворачивались слёзы. Особенно тяжело было слушать хорошие слова о Ае от тех, кто при жизни ни во что её не ставил.
— Ох, девонька была какая, а я ж ей заместо матери! — гнусавила Фикла.
— Аяла была девочкой замечательной, — всхлипнула одна из кухарок. — Тёплой, светлой, доброй и отзывчивой. Немного грустной. Как чувствовала, как чувствовала, что век её короток…
— Очень хорошая девочка. И другим помогала. И сама порядочная… была, — поддержала её Тарда.
— Я бы на такой и женился… — протянул Дий.
— Юница совсем, красивая, жить бы да жить… — вздохнула Тарда. — Вот уж интересно, не через свою ли доброту она пострадала. Ведь никому отказа не давала. Небось, через то и конец свой нашла. Мало ли приглянулся ей какой парень заезжий, поманил чем, пообещал ли чего. Она голову-то и потеряла… сбежала с ним. Небось, он-то её и того!
— Хватит! — почти закричала я, когда слушать этот бред стало уже невозможно. Остаток ужина прошёл в тишине. Ночка сметала всю мою порцию, есть всё равно не хотелось.
К ночи комнату опустошили. Бельё и рабочие
На следующее утро я с трудом встала и отправилась в людскую. Сначала хотела провести два оставшихся выходных лёжа, но потом решила, что нет никакого смысла оставаться тут на два дня дольше. Собрав всю выдержку, поела, прибралась в библиотеке, а затем отнесла поднос с едой Дельмине. Она с постели ещё не вставала.
— У меня из-за этих новостей мигрень, — капризно пожаловалась она. Для неё смерть человека представляла собой лишь личное неудобство. — Возьми вон тот зелёный пузырёк со стола и разведи мне лекарство. Весь пузырёк целиком!
Белёсая жидкость резко пахнула травами. Я вылила содержимое в стакан с компотом, размешала и подала питьё валяющейся в постели госпоже. Она выпила лекарство через силу, морщась от горечи.
— Стакан убери, а пузырёк выкинь, — откинулась она на подушки. — Остальное отнеси на кухню и пошла отсюда вон, видеть тебя больше не могу, опостылела твоя рожа до невозможности!
Даже не кинула ничем на прощание. Я взяла в руки поднос и вышла из чужих покоев. Осталось четырнадцать дней, два из них — выходные. Как-то продержусь.
Обед сегодня был вкусным, и мне удалось пусть немного, но поесть. Лиска радовалась пирожкам. На спинке у неё постепенно появлялся тонкий подшёрсток. Ещё месяц — и зарастёт проплешина. Хорошо, что сейчас лето, не холодно. До ужина я воспользовалась редкой возможностью повалять дурака. Только ковры сняла, а то третий день уже висят, так и выгореть могут, а у меня потом из заработка вычтут. Если не целиком заберут. Окажется ещё, что они редкие-уникальные и стоят, как чугунный мост.
Горче всего становилось от того, что жизнь не остановилась, а продолжается. Растения тянутся к солнышку, ветер задорно забирается под подол, птички воркуют под крышей. И только Аи больше нет. Для неё всё остановилось, а для остальных — продолжается.
К Дельмине я тихонько постучалась перед ужином. Ответа не последовало.
Я оставила свёрнутые ковры у стены и спустилась за ужином. Если Дельмина спит, то войду тихонечко и поставлю еду на стол. Тут главное не разбудить, а то будет кидаться, а у неё последние месяцы всё лучше и лучше получается. Пристрелялась. Сказывается практика.
Перехватив поднос одной рукой, я медленно, очень осторожно надавила на ручку двери. Та поддалась без щелчка. Хорошо, что петли и замки смазаны. Очень плавно приотворив дверь, на носочках прокралась внутрь и бесшумно поставила накрытый крышкой поднос на столик. С кровати не раздалось ни шороха. Я обернулась к спящей мерзавке, замерла в ступоре, а затем завизжала.
На постели лежала мертвая, посиневшая Дельмина.
Глава четырнадцатая, в которой события разворачиваются неожиданным образом