Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Штайнзальц Адин

— Почему?

— Да потому что Всевышний болел в тот день за «Манчестер Юнайтед»!

«Новое время»

Поговорим о странностях любви

Гиви, ты любишь помидоры? — Есть люблю, а так — нет.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Я вам сейчас расскажу одну старую историю про любовь.

Однажды рыбак поймал огромную щуку. «Ого! — воскликнул он. — Пан любит щук!» — и тотчас отправился к пану. Услышав слова рыбака, несчастная щука воспряла духом: пан ее любит! Рыбак пришел на кухню, где все только и говорили, как пан любит щук. Рыба к тому времени едва дышала — вся надежда была на пана: ведь

он ее любит. Наконец пришел пан и стал давать указания, как это чудо готовить. Он был не только большой гурман, но и большой кулинар. Тут щука поняла, каким способом ее будут любить, и продолжала размышлять о превратностях любви уже в кастрюле.

— Это звучит, как хороший тост. Остается только завершить его сильной кодой: «Так выпьемте за любовь!» Я в качестве алаверды расскажу вам грузинский анекдот, типологически похожий на байку про щуку. «Гиви, ты любишь помидоры?» — «Есть люблю, а так — нет». Впрочем, у этих двух историй есть одно существенное отличие — в главном герое. В вашей истории это объект любви, а в грузинской — субъект.

— Есть и еще одно различие. Бедная щука — жертва не только рыбацкой и кулинарной страсти, но и филологической ошибки: она слишком однозначно понимала слово «любовь».

— Что вы хотите от рыбы — люди путаются!

— Ну ваш-то Гиви все-таки отдавал себе отчет, что любить еду и любить «так» — совершенно разные вещи.

— Хотя не совсем понятно, какой смысл вкладывал филологически тонкий Гиви в емкое словцо «так»; может быть, не исключительно эротический. Во всяком случае, он понимал, что есть такой вид любви, когда то, что любишь, не съедается.

— Например, горы. В отличие от щуки и помидоров их уж никак не съешь. Восхищаясь горами, невозможно стремиться к обладанию. Это просто не может прийти в голову.

— Эстетическое чувство по самой своей природе лишено заинтересованности. В полной мере восхититься красотой женщины можно лишь в том случае, если восхищение беспримесно, если вы не хотите ее съесть. В примере с горами у вас просто нет выбора: стремлению к обладанию поставлен физический предел — горы нельзя положить в рюкзак и принести домой. А вот, скажем, цветок можно. Поставить в вазу и любоваться.

— Все зависит от характера любви. Если любишь, зачем укорачивать жизнь любимого? Впрочем, люди сплошь и рядом именно так и делают: их любовь неразрывно связана с обладанием. А цветок не может защитить себя от такой любви.

— В «Лекциях по дзен-буддизму» Судзуки сравнивает стихотворения Теннисона и Басе, посвященные цветку [32] . Теннисон срывает цветок и, глядя на него, размышляет о том, что, пойми он суть одного этого маленького цветка, он понял бы суть человека и Б-га. Стихотворение Басе я процитирую, это совсем нетрудно:

Внимательно вглядись!

Цветы пастушьей сумки

Увидишь под плетнем!

Судзуки поясняет, что восклицательные знаки в переводе этого хокку — эквиваленты непереводимых языковых средств, призванных передать восхищение. Отношение к цветку носит у двух поэтов не личный, а культурный, цивилизационный характер: западная культура ориентирована на обладание, японская — на созерцание.

32

Сей компаративистский пассаж позаимствовал у Дайсэцу Судзуки Эрих Фромм («Быть или иметь»), у Эриха Фромма Татьяна Касаткина («Русский читатель над японским романом». Новый мир № 4, 2001), а у Касаткиной (с благодарностью) участник этого разговора.

— В контексте нашего разговора сопоставление Судзуки было бы более впечатляющим, если бы оба поэта испытывали к цветку чувство любви. Между тем это совсем не так. Если Басе цветок действительно любит и призывает читателей разделить свою любовь и восхищение, то для Теннисона цветок лишь средство для интеллектуальных упражнений. Но ведь Теннисон ясно декларирует свою позицию и никому не морочит голову разговорами о любви: ни цветку, ни нам, ни (что еще важнее) самому себе. Когда один человек

признается в любви другому, ситуация оказывается куда более сложной. «Я тебя люблю» — что это значит? Что он (или она) имеет в виду? И отдает ли себе отчет, что стоит за этим обязывающим признанием? Любит ли один человек другого как личность или же он для него лишь средство получения сексуального удовольствия? Вариант любви к рыбе и к помидорам. Но я хотел бы вернуться к горам: чувство, которое человек испытывает при виде гор, — это модель идеальной любви: чем сильнее любит человек, тем больше он концентрируется на объекте своей любви и меньше на самом себе, в пределе он совсем забывает о себе, ему ничего не надо от любимого — лишь бы тот просто был.

— Что же, в таком случае и взаимность необязательна?

— А разве горы отвечают нам взаимностью? Разве вы ждете от них ответного чувства? Басе даже в голову не могло прийти, что цветок должен его любить. Совершенная любовь концентрируется на любимом полностью. Без оглядки на себя.

— Испытывать такое чувство к цветку или к горам проще и естественнее, чем к человеку.

— Я же говорю о совершенной любви, а совершенство всегда редкость. Но к нему можно стремиться, а можно недоумевать, для чего такая любовь вообще нужна. Конечно, ни для чего! Ухи из нее не сваришь. Некоторые люди и к Б-гу относятся, как пан к щуке: они просто не умеют по-другому. Б-г для них не Любимый, а внутренняя подпорка или деловой партнер, с которым отношения строятся по принципу: «ты — мне, я — тебе». Совершенная любовь — любовь Иова. Его страдания велики и непрерывно возрастают, а душа, несмотря ни на что, стремится к Б-гу. Присутствие Б-га (о чем многие не подозревают) само по себе наполняет счастьем, независимо от уровня здоровья, богатства и даже понимания, что с тобой происходит.

— Если Его присутствие постоянно и оно так действует, причем «само по себе», то счастливы должны быть все: включая и тех многих, которые об этом не подозревают.

— Его присутствию надо открыться, все дело в ориентации души.

— Когда Иов потерял богатство и здоровье, когда погибли его дети, изменилось и его отношение к Б-гу: ему уже недостаточно было просто любить Б-га, как любят горы или цветок, — он жаждал иной любви, он жаждал Его ответа.

— Что ж, когда любовь Иова стала такой, Б-г ответил ему.

Кто проглотил Йону?

Праведники подобны рыбам, выброшенным на сушу, — наш мир не их стихия

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

В повествовании о творении мира говорится о создании «больших рыб» [33] . Во всяком случае, именно так написано в самом распространенном в России переводе — синодальном, но в оригинале рыб нет — там используется загадочное слово «таниним». Переводчики ломают голову, о чем здесь идет речь. Судя по словоупотреблению в Библии, то ли чудища морские, то ли змеи, то ли драконы. А может быть, динозавры? А в современном иврите вообще крокодилы. Но уж никак не рыбы.

33

Быт 1:21.

— Вопрос остается открытым. В начале века в Палестине жил один зоолог — Ахарони [34] . Он написал любопытные мемуары. В Первую мировую войну его хотели призвать в армию. Он обратился лично к Гамаль-паше, и тот освободил его от призыва. Ахарони обещал паше составить коллекцию животных, обитающих на территории Османской империи. Паше идея понравилась. По-видимому, именно по заданию Ахарони, был убит последний палестинский медведь — жертва зоологической науки. Ахарони сказал паше: «Вы властитель всех людей в этой стране, а я — зверей». Ну как было такого человека поставить под ружье!

34

Исраэль Ахарони (1882–1946) — натуралист и зоолог, хранитель зоологического музея в Иерусалиме.