Адмирал Колчак и суд истории

Дроков Сергей Владимирович

Ряд документов, относящихся к группе материалов предварительного следствия, активно использовался при составлении обвинительного заключения. Это составленные в марте 1920 г. заместителем председателя Чрезвычайной следственной комиссии при Иркутском ревкоме К.А. Поповым осмотры журналов открытых и закрытых заседаний Административного совета и Совета министров Временного Сибирского и правительств Колчака. В них, помимо раскрытия постатейного содержания рассматриваемых вопросов и принимаемых по ним постановлений, Константин Андреевич тщательно перечислил фамилии не только всех подписавшихся, но и присутствовавших участников заседаний, выделив заглавными буквами лиц, представших по «делу самозваного и мятежного правительства».

Дальнейшее использование Гойхбаргом

этих осмотров неожиданно проявилось в двух направлениях. Первое – они являлись основной (и пожалуй, единственной) источниковой базой для раскрытия содержания обвинений во второй части обвинительного заключения, и второе – именно постатейные перечни, а не весь арсенал собранного материала предварительного следствия послужили «сценарием» для работы Чрезвычайного революционного трибунала под Омском.

В рамках источниковедческого анализа второй части обвинительного заключения рассмотрим первое направление. Из осмотров журналов: 1) заседаний Административного совета № 6, 9, 12, 23, 26 от 14, 18, 22 сентября и 4, 8 октября 1918 г., 2) открытых заседаний Совета министров № 2, 19, 21, 23, 42, 72/18, 73, 77, 94, 109, 117, 161/51 от 7 ноября; 6, 10, 16 декабря 1918 г.; 24 января, 3, 4, 11 апреля, 9 мая, 10 и 24 июня, 15 сентября 1919 г., 3) закрытых заседаний Совета министров № б/н, добавлений к журналам № 42, 47(3), 48(3), 52(3), 82(3), 124(3), 145(3), 148(3), 150(3), 179(3), 180(3), 183(3), 186(3), 193(3) от 18 ноября 1918 г., 24 января, 4, 6 и 18 февраля, 17 апреля, 8 июля, 15, 20 и 28 августа, 17, 21 и 30 октября, 3 и 16 ноября 1919 г. [467] были извлечены основания для обвинений, предъявленных Василевскому, Введенскому, Грацианову, Жуковскому, Краснову, Ларионову, Малиновскому, Молодых, Морозову, Новомбергскому, Палечеку, Писареву, Преображенскому, Степаненко, Третьяку, Цеслинскому, Шумиловскому и Ячевскому, в причастности к обсуждениям следующих правительственных постановлений:

467

ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 9. Л. 143–146, 164–177, 147–161. Перечисление журналов дано согласно последовательности их в обвинительном заключении.

1) об удовлетворении «добровольных прошений» об отставке членов Временного Сибирского правительства В.М. Крутовского и М.Б. Шатилова; о прекращении деятельности Сибирской областной думы; о введении смертной казни; о восстановлении «царской» полиции; о «предоставлении права военщине расправляться с неприятными для власти лицами»; о выдаче денежной премии за «преследование большевиков»; о выдаче 300 тысяч рублей на покрытие расходов лицам и учреждениям, понесенных ими при «свержении» советской власти,

2) о восстановлении царских законоположений о Совете министров, а также жандармерии и охранного отделения; об отмене государственной монополии на продукты питания; о спаивании народа; о назначении пенсий надзирателям и начальникам царских каторжных тюрем и вознаграждении за подавление восстания в Тобольской каторжной тюрьме; о преследовании лиц, причастных к «большевистскому бунту, начатому в 1917 г.»; о введении мер по ужесточению Уставов о содержавшихся под стражей и ссыльных; о прекращении расследований Чрезвычайной следственной комиссии генерала Г.С. Катанаева по делу атамана Г.М. Семенова,

3) о провозглашении А.В. Колчака Верховным правителем; о розыске и расследовании обстоятельств убийства императора Николая II и его семьи; о финансово-валютной поддержке генералов Н.Н. Юденича и А.И. Деникина; о требованиях к генералу Е.К. Миллеру не допустить амнистии; о призыве к чешским и японским военным силам к совместной борьбе против большевиков.

Затем в обвинительном заключении обвинитель Гойхбарг отказался от поименного перечисления обвиняемых в связи с инкриминируемыми им обвинениями и, объединив всех их под общим «емким» определением «бунтовщиков» (используя только осмотры журналов), раскрыл характер преступлений «мятежного

и самозваного правительства» в целом.

Преступления заключались в следующем: попустительство и подстрекательство атамановщины; организация специальных карательных экспедиций против восставшего местного населения; разрушение народнохозяйственных объектов (уничтожение мостов, сожжение сел и деревень); массовые экзекуции мирного населения; передача в распоряжение иностранных правительств железных дорог Сибири, золотого запаса; учреждение Комитета законности и порядка, Военно-промышленного комитета и особого совещания по финансированию военных предприятий; возвращение имений бывшим хозяевам; денационализация фабрик, заводов и пароходов; субсидирование акционерных компаний, а также «клеветнической» местной и зарубежной русской печати, «шпионских» посольств и миссий; выдача средств на перемещение в Иркутск канцелярии и имущества Верховного правителя; открытие в заграничных банках секретного постоянно пополняемого валютного фонда; льготный курс обмена рублей на японские иены членам правительства.

При этом предварительные следственные материалы представлялись обвинителем лишь в качестве иллюстраций, а не в виде самостоятельных обвинений. Например, показания бывшего командующего Омским военным округом генерала А.Ф. Матковского (казнен в 1920 г.) и свидетеля Вульфсона использовались для «обрисования» разбойных действий анненковцев; свидетельские показания чиновника по особым поручениям Шкляева – как пример произвола отрядов генерала В.И. Волкова (казнен в 1920 г.) и капитана Ванягина по отношению к мирному населению Петропавловска и в Щегловском уезде; протоколы допросов подсудимого С.М. Третьяка – расстрелов рабочих в Куломзине; представителя Союза мастеров и рабочих Томской железной дороги – для демонстрации бесправного положения железнодорожников; представителя Сибземгора В.А. Игнатьева – как иллюстрация «воскрешения» самодержавной системы в министерстве народного образования.

От вольного использования предварительных следственных материалов Гойхбарг отступил лишь дважды. В первый раз – на основании показаний непоименованных свидетелей инкриминировав обвиняемому Дмитриеву причастность к расстрелу участников монгольской экспедиции. Во второй – используя (не оговорив) протоколы допросов Червен-Водали и Ларионова, обвинил их в стремлении правительства в конце декабря 1919 г. затягивать переговоры с Политическим центром с целью перебросить сычевские вооруженные силы на восток и отправить золотой запас союзникам.

Персональных обвинений в обвинительном заключении «удостоились»: Болдырев – в провозглашении на собраниях здравиц в честь Верховного правителя, организации братства Св. Гермогена и дружин Св. Креста; Гришина-Алмазова – в активной деятельности («орудовании») в военно-промышленном комитете; Клафтон – в организации «клеветнической печати», а также братства Св. Гермогена и дружин Св. Креста; Цеслинский – в сокрытии информации «о факте революции 1917 г.» в Петрограде, закрытии и запрещении профессионального журнала и профсоюза почтово-телеграфных служащих. Фамилия Карликова упоминалась только в общем перечне обвиняемых, в самом начале заключения, без раскрытия состава его персональных преступлений.

Гойхбарг старательно выделял партийную принадлежность некоторых обвиняемых, которые, как он иронично писал, «политикой не занимались», назвав Грацианова и Шумиловского «социал-демократами, социалистами, эсдеками», Преображенского – «эсером», а Червен-Водали – членом «монархически-шпионской организации» Национального центра. Хотя при опросе на первом заседании процесса о своей принадлежности к партии Народной свободы заявят Клафтон, Малиновский, Морозов и Червен-Водали [468] . Это, несомненно, не случайность, а факт, проливающий свет на истинные цели процесса и, в частности, обвинительного заключения.

468

Там же. Д. 5. Л. 1–1 об.