Адмирал Колчак и суд истории
Шрифт:
Товарища министра путей сообщений А.Н. Ларионова в состав правительства привело два обстоятельства: во-первых, доверие, оказанное ему делегатами съезда рабочих и служащих Владикавказской железной дороги, а также съезда Советов этой же дороги в 1905 и 1907 гг., во-вторых, стремление к улучшению государственного строя и «увеличению радости человеческой жизни». Ведь на «скелете рельсовой колеи» для него открывалось широкое поприще для «созидания транспорта».
К успешной деятельности Ларионова следует отнести создание хозяйства железной дороги с налаженным и укомплектованным аппаратом управления, восстановление снабжения комплектующими деталями и рельсами, для чего было организовано агентство «Путиметалл» и проведено специалистами обследование всех металлургических и металлических заводов Урала и Сибири с целью их использования для массового удовлетворения нужд дорог. Кроме того, был внедрен новый способ производства дымогарных труб на Шатанском и бондажей на Мотовилохинском
О том, что происходило в Иркутске в октябре и ноябре 1919 г., Ларионов не имел понятия, находясь в это время в разъездах. Впервые доступ на закрытые заседания Совета министров получил 23 декабря 1919 г., когда из-за небезопасной обстановки на улицах Иркутска Совет министров выделил из себя рабочее бюро-тройку, вменив ему в обязанность быть в курсе всех политических и военных событий, а если будет необходимость, то и взять на себя ответственность за принимаемые решения.
В состав «тройки» вошел и Ларионов, как «случайно выбранный товарищ министра одного из важнейших ведомств». Алексей Николаевич отмечал: «На нас лежала забота о тех, кто был сзади нас, об этой отступающей армии, которой надо было так или иначе помочь в ее трудном положении, о тех, кто вместе с этой армией, в многочисленных эшелонах, отступал […] на нас нападали, и мы были в состоянии самозащиты». Выход в подобной обстановке Ларионову виделся в создании буферного государства, объединившего бы все политические группировки для прекращения братоубийственной войны. В последние дни существования колчаковской власти подсудимый организовал срочную перевозку угля в Ачинск и Красноярск, хлеба – черемховским рабочим, перевел более 13 миллионов рублей на выплату зарплаты рабочим и служащим.
Свою непричастность к «большой политике» Ларионов доказывал структурой управления верховной власти: «Непосредственно при Верховном правителе и Верховном главнокомандующем находился его Совет, состоящий из председателя Совета министров, министров иностранных дел, финансов, внутренних дел, военного и начальника штаба […] Далее шел Совет министров, возглавляющий отрасли гражданского управления, а из гражданского управления – те отрасли, которые ему были подведомственны. Затем большой Совет выделял из себя малый Совет, состоявший из товарищей министров, причем этому Совету были подведомственны вопросы только второстепенного значения, только те, по которым уже имеются принципиальные решения и формальные согласия глав соответствующих ведомств […] членов малого Совета – товарищей министров не допускали в закрытые заседания, где обсуждались вопросы важные и выслушивалась информация о ходе как военной жизни, так и внутренней».
Подсудимый указывал, что военное командование сосредоточивалось в Ставке Верховного главнокомандующего, которому подчинялись фронт и тыл по оперативным и военно-политическим вопросам. Все приказы и способы ведения войны исходили из Ставки, а на театре военных действий существовал закон полевого управления, когда военные начальники были наделены огромными полномочиями, и гражданская власть против этого ничего не могла поделать.
А.Н. Ларионов не соглашался с утверждением обвинителя Гойхбарга, что сибирские железные дороги находились в руках союзных войск. Наоборот, заручившись согласием иностранцев, Россия получила чрезвычайно ценное имущество. В частности, большое количество паровозов, вагонов и «декаподов», задержанных в Америке после заключения Брестского мира. В целях защиты железнодорожников Алексей Николаевич вменил в обязанность линейным агентам дорог немедленно сообщать о случаях проявления насилия по отношению к рабочим и служащим. Обобщенный «синодикт» по всем подобным эксцессам был им оглашен на пленуме Совета министров. В итоге Комитет законности и порядка издал циркуляр, потребовав от военных чинов оградить железнодорожников от незаконных арестов и передавать виновных следственной власти [477] .
477
Там же. Л. 289 об. – 296 об., 354 об. – 364.
Служебное положение Г.М. Степаненко явилось логическим продолжением его тридцатилетней работы. Ни по рождению, ни по «душевной структуре» у него не возникало стремлений к намеренному «вредительству». «Преступность деяния оценивается не только реальными последствиями […]
Георгий Макарович считал, что «транспорт в стране должен стоять вне политики», для чего ввел единоличное управление на местах и в центре. Эту меру объяснял отсутствием определенной ответственности при коллегиальном решении производственных задач. С этой позиции он отстаивал реформирование профсоюзов по профессиональному признаку (вместо территориального), что могло бы устранить попытки вмешательства в технику управления. Как положительный результат принятых мер, проводимых подсудимым, можно указать на значительное увеличение перевозок, сооружение Илимского тракта, объединение «брошенного на произвол» управления водным транспортом и шоссейными дорогами [478] .
478
Там же. Л. 297–299, 365.
Служебная деятельность В.Г. Жуковского сводилась к «расшифровыванию и распутыванию телеграмм» в бронированном эшелоне Верховного правителя при эвакуации из Омска… Полагал, что «аполитичный и лояльный чиновник» служит тому правительству, которое способно оценить его опыт и знания [479] .
По Положению о Главном управлении по делам вероисповеданий Л.И. Писарев не имел решающего голоса и вследствие этого ни в одном из актов правительственной, политической и военной деятельности, а также на заседаниях Административного совета и Военного совета участия не принимал [480] .
479
Там же. Л. 299, 366.
480
Там же. Л. 299 об.
«Противник, который боролся пером» Александр Константинович Клафтон, имевший за плечами двадцатилетнюю культурно-просветительскую деятельность в Самарском земстве, согласился возглавить Восточный отдел партии Народной свободы для сохранения чистоты партийной идеологии. Он верил Колчаку, его декларации, демократичности людей, но по своей структуре вся власть оказалась бессильной бороться против атамановщины. «Были диктаторы, – любил повторять подсудимый, – но не было диктатора». Тем не менее с правительством его связывала общность идеи – «единая Россия, правовое государство, Учредительное собрание».
Будучи противником большевизма, Клафтон отвергал обвинения во лжи и клевете, ведь основным источником сведений, публиковавшихся в его газете «Сибирская речь», являлись рассказы рабочих и крестьян. «В значительной степени, конечно, – отмечал он, – я должен признать и себя и моих сотрудников виновными. Виновными в том, что в пылу борьбы допускали слишком страшные слова, не было беспристрастной оценки, допускались карикатуры, преувеличения, но заверяю вас, что […] лжи заведомой в наших изданиях не было».
Близость к одному из «пишущих» лидеров кадетской партии В.А. Жардецкому (казнен в 1920 г.), осведомленность в «немецкой ориентации» П.Н. Милюкова помогли ему прийти к выводу: «Мы, которые видели не издалека, а здесь перед собой все ужасы гражданской войны, мы можем с открытой душой и сердцем сказать: безумцы те, которые думают, что война гражданская не кончена. Вдвое безумцы те, которые могут идти с поляками или немцами против России, с ними никто не пойдет. Они будут бороться не только против советской власти, они будут бороться против всей России…» [481]
481
Там же. Д. 6. Л. 300–304, 366–370.
Товарищ министра внутренних дел Михаил Эдуардович Ячевский, спокойно принявший на себя необходимость разделить «долю ответственности за деяния, в которых […] участвовал соразмерно той роли, которую играл к ряду правительственных деятелей», по характеру своей служебной деятельности занимался канцелярской «черновой работой по будничным текущим делам», без каких-либо «таинственных подозрительных отношений» с правительственной «элитой» [482] .
Работавший в системе народного образования России с 1902 г. Н.О. Палечек получил звание товарища министра исключительно для того, чтобы распоряжения ведомства, имевшие бюджетный характер по открытию школ в Сибири, не задерживались при обсуждении в правительстве [483] .
482
Там же. Л. 306–308.
483
Там же. Л. 308–310.