Адмирал Колчак и суд истории
Шрифт:
Самый беглый взгляд на место действия и участников судебного процесса, конечно, еще не позволяет сделать окончательные выводы, но предоставляет возможность наметить некоторые аспекты, важные для дальнейшего исследования. Несомненно, советская власть придавала процессу большое значение, что видно хотя бы из должностного положения членов ревтрибунала, которые относились к руководящей партийной «элите». Состав судей резко контрастировал с составом подсудимых. Необходимость судить этих людей как правительство Колчака могла определяться либо потребностью оправдать казнь А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева без суда, либо необходимостью создать прецедент на будущее для судов над крупными лидерами «контрреволюции».
Процессу пытались придать характер объективного, «буржуазного» судопроизводства, для чего были приглашены профессиональные защитники для обвиняемых и обвинитель, имевший юридическое образование, вес в центральных советских правоведческих кругах. В то же время власть не скрывала своей уверенности в виновности подсудимых, о чем красноречиво говорило оформление зала суда, кампания в прессе накануне процесса, а также твердая убежденность в достаточности собранных документальных улик и
493
В газете «Советская Сибирь» 18 мая 1920 г., одновременно с объявлением о начале суда над «министрами» Колчака, была напечатана статья секретаря Сиббюро РКП(б) Емельяна Ярославского «Перед судом истории», где перечислялись жертвы периода «колчаковщины», говорилось о роли подсудимых как ближайших пособников антинародных злодеяний.
На первом заседании, после удаления свидетелей в свидетельскую комнату, защитник Айзин обратился к трибуналу с заявлением об отложении настоящего дела. Основной мотив – защита получила назначение от губернского отдела юстиции всего за четыре дня до процесса. Изучение обвинительных материалов проводилось в течение этого срока по четыре часа в сутки. Затем защитник подал ходатайство (ранее отклоненное) о вызове свидетелей со стороны обвиняемых, «[…] т. к. эти свидетели должны удостоверить не какие-нибудь обстоятельства частной жизни или личной деятельности […] наших подсудимых, а должны удостоверить, что целый ряд из подсудимых находились в оппозиции к той политике колчаковского правительства, которая этим всем обвиняемым вменяется в вину […]» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 1 об. В ответной реплике обвинитель заверил, что защита «[…] имела вполне достаточное количество времени для ознакомления со всеми материалами дела, здесь находящегося. Защита знакомилась с этими делами у меня в комнате, на моих глазах. Прошло полное ознакомление […]» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 2 а. В отношении приглашения свидетелей защитник потребовал письменного уведомления с перечислением всех фамилий и обстоятельств, для которых они вызываются. Председатель посчитал и заявление, и ходатайство защиты недостаточными, ибо следствие располагало «письменными документами». Необходимо отметить, что в республиканской и местной прессе обсуждаемый вопрос об отложении процесса не упоминался вовсе.
Судом было проведено 11 заседаний. Практически с самого начала разбирательства был провозглашен хронологический принцип рассмотрения событий, а не по пунктам обвинения. Однако именно Гойхбарг этот принцип неоднократно нарушал. Все протесты и требования защиты придерживаться заявленного принципа успеха не имели. Хаотическая тактика ведения судебного процесса со стороны обвинения на первых трех заседаниях заставила председателя потребовать от Гойхбарга экстренно составить программу.
На четвертом заседании, представляя проект программы работы ЧРТ, Александр Григорьевич причину отказа от хронологии объяснил маловразумительной фразой: «…После того как вице-адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем […] уже не было таких ярких переломных моментов…» [494] Он предложил ограничить допрос подсудимых, опрос свидетелей и оглашение документов последними пунктами из составленного им «Обвинительного заключения». Причем в самой программе первым поставил вопрос, который в заключении не рассматривался вовсе. Публичному обсуждению членами трибунала проект подвергнут не был.
494
ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 111.
Вопросы сводились к следующему: «1. Характеристика деятельности учредительной власти эсеровской Директории, для чего необходимо допросить свидетелей Дербера, Патушинского, нескольких подсудимых, а также огласить соответствующие документы, 2. Организация вооруженных карательно-экспедиционных дезорганизаторских сил для систематической борьбы с рабоче-крестьянской властью: а) антисоветская агитация в России и за границей, б) дезорганизация советского тыла (агитация за взрывы, заговоры, поджоги и т. п.), в) поддержка Деникина и Юденича, г) организация войсковых частей для порабощения и угнетения трудовых масс России, 3. Организация расхищения достояния трудового народа, 4. Демонстрация ряда фактов, свидетельствующих о варварском разрушении этого достояния, 5. Сношения колчаковского совмина с заграницей и, в частности, приглашение им иноземных вооруженных частей на территорию Сибири и Дальнего Востока, 6. Организация как в тылу, так и около советского фронта массовых и групповых убийств рабочих и трудового крестьянства, с одной стороны, и активных советских деятелей – с другой» [495] .
495
Советская Сибирь. 1920. 26 мая.
27 мая, после объявления И.П. Павлуновским об открытии седьмого заседания, обвинитель вновь изменил направление процесса. Он ходатайствовал о разрешении, прежде чем приступить к заслушиванию объяснений подсудимых, допросить Дмитриева и Третьяка. Напоминания защиты о необходимости соблюдения последовательности тактики ведения суда оказались тщетными. В результате стремление Гойхбарга раскрыть «характер участия в организации, которая характеризовалась как Совет министров», по сути, выразилось в вопросах, нашедших свое объяснение в предварительных следственных материалах, а выступление обвинения вместо объективной оценки работы Совета министров сосредоточилось на тайной военной организации партии социалистов-революционеров, ставившей своей целью свержение колчаковской власти в декабре 1919 г. [496]
496
ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 6. Л. 211. Так, Третьяк показал: «[…] я, в 1919 году,
В тот же день, когда защитник Бородулин попросил разрешения задать вопросы подзащитным, обвинение напомнило о принятом трибуналом решении прекратить допрос и дать подсудимым возможность сделать заявления, и просьба защитника была отклонена. Если принять во внимание точность ведения стенографической записи процесса, то это запрещение вызывает по меньшей мере недоумение. Во-первых, 26 мая упомянутое решение ревтрибуналом публично не обсуждалось, во-вторых, в начале седьмого заседания ни председатель, ни обвинитель не отказывали защите в праве опросить подзащитных.
Анализ тактики судебного разбирательства выявляет две особенности, которые сразу бросаются в глаза: ведущую роль обвинения в судебном расследовании и в то же время его недостаточную подготовленность к процессу. На этих двух положениях стоит остановиться подробнее. Особое, привилегированное по отношению к защите положение обвинения просматривалось на протяжении всего суда. Обвинитель А.Г. Гойхбарг не только выбирал, изменял, тасовал тактику и формы судебных заседаний, но и вызывал большее, нежели защита, количество свидетелей, делал резкие безнаказанные замечания защите и даже суду.
Так, в конце третьего дня он снял вопрос председателя Чрезвычайного революционного трибунала замечанием: «Когда дойдем до этого вопроса, тогда мы Дмитриева и спросим, а сейчас не допрашивать». Точно так же обвинение превышало свои полномочия, определяя качество и значимость представленных защитой документов: «…Все это, написанное в бумажках, абсолютно не исполнялось», «…Я считаю, было бы искажением процесса ссылаться на бумажки, с которыми никто не считался». А возражение защиты, сославшейся на обвинительное заключение, где разъяснялось, как надо смотреть на все «бумажки», обвинитель использовал для очередного возражения по ходу следствия, усмотрев в нем «замечание […] через голову суда» [497] .
497
Там же. Д. 5. Л. 110, 228.
Поведение Гойхбарга в некоторые моменты становилось вызывающим. Кульминация наступила на восьмом заседании, когда обвиняемым была предоставлена возможность объяснить свои мотивы и действия. В самом начале заседания Александр Григорьевич потребовал, чтобы подсудимые объяснялись в совокупности, «по фактам и действиям, которые являются, с точки зрения обвинителя, чрезвычайно преступными», а не занимались «биографическими безобидными разглагольствованиями». В противном случае он считал бы свое присутствие на процессе излишним. Через некоторое время угроза была выполнена, «ввиду выяснившегося характера так называемых объяснений подсудимых и […] неотложных дел», А Гойхбарг демонстративно покинул зал [498] .
498
Там же. Д. 6. Л. 279 об., 292.
Приведенных фактов, несомненно, достаточно, чтобы подтвердить уже высказанную выше мысль: объективность судебного разбирательства и равноправие сторон были лишь декларируемой формальностью, направление процесса и его задачи определялись только обвинением. С другой стороны, судебные заседания отличались плохой подготовленностью, а линия поведения обвинения была недостаточно четко продумана [499] , что можно увидеть на примерах даже казуистического свойства.
499
Отсутствие доказательств и улик, а главное, продуманного плана ведения судебного разбирательства особенно ярко проявилось у обвинителя при допросах, на третьем заседании, Преображенского, Молодых, Гришиной-Алмазовой, Ларионова, Степаненко и Цеслинского. Задавая Преображенскому вопрос, каким образом тот перешел линию фронта в июле 1918 г., Гойхбарг не учитывал специфику работы профессора, невольно оказавшегося в Екатеринбурге с группой коллег-геологов. Вдова бывшего командующего армией Гришина-Алмазова (занимавшаяся благотворительностью) опровергла выдвинутые в качестве обвинений слухи, почерпнутые из показаний Молодых, представлявшие ее «членом бюро военно-промышленного комитета». Записная книжка с фамилиями и телефонами ряда крупных деятелей советской власти Москвы и Петрограда, английской миссии, докладная записка на имя В.И. Ленина, изъятые из личных вещей Молодых, объяснились производственной необходимостью этого директора крупных заводов, решившего приехать в Омск для экономической работы в группе сибиряков-областников. Бывший товарищ министра путей сообщений Ларионов аргументированно опроверг обвинения в получении взяток от частного учреждения Алтайской железной дороги и дал разъяснения по расходованию 50 тысяч рублей, потраченных на ликвидацию учреждений МПС во время эвакуации. Перекрестный допрос Степаненко и Ларионова о февральской 1919 г. забастовке на Омской железной дороге также не прояснил истинного положения вещей, потому что Степаненко руководил ведомством внутренних, водных и шоссейных дорог, а Ларионов – только эксплуатационной частью железных дорог. Казалось бы, показания Степаненко о введении единоличного управления дорог и мастерских на местах должны были послужить поводом для допроса бывшего министра труда и видного деятеля профсоюзного движения Шумиловского, но Гойхбарг вместо этого допросил Цеслинского.