Адмирал Ушаков. Том 2, часть 2
Шрифт:
нарочно. «Женероз» отсюдова ушел, и просто так же говорят,
что мы, согласясь с французами, его пропустили и будто мы
подкуплены. Дела сколько здесь — не счесть: вся блокада, и во
всех рассылках, и во всех местах, и все успехи производимые
деланы все одними моими только судами, а из турецкой эскадры,
кого не посылаю, пройдет только час-другой и тотчас назад
идет; когда велю, где крейсеровать и не приходить назад к нам,
то, отошед, остановятся
тельностей, а за всем тем открыто уже мне напоследок стали
говорить без всякого размышления и не смысля ни о чем, для
чего мы стоим и ничего не делаем. Я измучил уже бессменно
всех моих людей в разных местах, но они этого отнюдь не
разумеют и ничего не понимают и слышал, что многие хотели
писать на Кадыр-бея жалобу, ни о чем однако не исполняя его
приказания, как бы надлежало. Али-паша злобится на нас,
вымышлял и распушал везде по всему свету всякие нелепости, на
всем албанском берегу распространил неприличные переговоры
даже в отдельные края и в Константинополь. Я всему этому
смеялся и презирал и ожидал соединения эскадры, а между тем
устроил еще одну батарею важнейшую, и словом сказать — при-
лежнейшие наши служители, от ревности и рвения своего, желая
угождать мне и оказать деятельность свою и храбрость, на
батареях в работу и во всех бдительностях в дождь, в мокроту
и в слякоть, обморанные в грязи, все терпеливо сносили и с
великой ревностию старались обо всем рачительно и все
перенесли; и на поеледок по соединении эскадры успели во взятии
Корфу. Вот, милостивый государь, откудова происходят обо мне
неприличные известия и несоответственные моему характеру,
притом есть еще другое: в островах собрано было несколько
много денег, считающихся призовыми, и об этом думают, что
интересуюсь этими деньгами, но начисто все до копейки, что,
когда, откудова входят призовые деньги или что-либо другое,
экзаменуется учрежденной комиссиею и записывается в книгу
в приход; из этих денег до тысячи капотов * купил я на солдат,
на батареях бывших, ценою каждый по 11-ти и по 15-ти
пиастров, до двух тысяч кож белых и черных и несколько
подошвенных купил на обоеевших * людей, в самой крайности бывших,
пять тысяч заплатил албанцам, в найме здесь бывшим, остатки
все издержал на такие же надобности. Противу чести моей ни
все сокровища в свете меня не обольстят, и я их не желаю и не
ищу; от моего малолетства верен государю и отечеству, один
рубль, от монаршей руки полученный, почитаю превосходнейшим
всякой драгоценности неправильно
миоти, о котором ваше превосходительство уже много писать
изволили, показывал себя великим, всякий раз требует большого
и невозможного, а малым и умеренным доволен быть не может.
Ко всякому слову напоминает великие и важные свои заслуги,
при министерстве им оказавшие, всегда упоминает почти ко
всякому слову о великих милостях к нему и о расположении
светлейшего князя Безбородки, Кочубея и вас, и что он обо всем
и всегда описывает в Петербург, что случилось и реляцию
о моих делах наморал, не знав ничего, совсем противоречащую
делам, какие были, после мне признался, и, хотя себя поправить,
еще хуже писал. Для меня все это ничего не значит и я готов
бы ему угодить, а особо от искренности почитаю вас, естли бы
он просил соответственного, а малым, я думаю, больше его
обижу, потому от него отговариваюсь, напоследок по этим
обстоятельствам и он может быть вздумает что-нибудь марать
несправедливое, я, будучи чист во всех моих делах, всем
позволяю, кто что хочет. Бог мне помощник и никто мне зла
сотворить не может, и я вместо всего всех таковых людей презираю
и не беспокоюсь, о чем в предупреждение вас, милостивый
государь, сим и уведомляю.
Федор Ушаков
Об Али-паше, обо всех его к нам неприятностях я
многократно уже вашему превосходительству объяснялся; он
запретил албанцам своим, которые здесь находились, чтобы из
острова Корфу без повеления его не выходили, и узнал я, что
он писал к Блистательной Порте, будто бы он с нами
уговорился во всем быть участником и в части, чтобы и войска его
в Корфу оставить с нашими такое же число, сколько наших
будет от меня и от Кадыр-бея, чего никак быть не может и нельзя;
жители здешние никак их не терпят, потому что они наносят
крайнее им разорение и обиды, и драки беспрерывные, и
смертоубийство, которых никак держать нельзя; я опасаюсь, чтобы
он несправедливыми своими донесениями не успел при
Блистательной Порте Оттоманской в своих желаниях; он не имевши
никакого дела кроме как приуготовляет себя укреплениями и
почесть можно с худым намерением, а я занят беспрерывно
множеством дел от усердия и ревности к службе обоим государям