Адский поезд для Красного Ангела

Тилье Франк

На рабочем столе всего две иконки. Одна для запуска веб-навигатора, вторая — для почты. Итак, я открыл браузер и просмотрел папку «История», в ней указывались сайты, которые недавно посещал Дюлак.

Я обнаружил только груду порнографических сайтов, «Japanese Teen Girls», «Extreme Asian Bondage», «Fuck my Chinese Ass»… Список был такой внушительный, что не помещался на экране.

Мадам Дюлак подошла ко мне. Слова, которые она собиралась произнести, замерли у нее на губах, когда она собственными глазами увидела странные позиции пешек в этих знаменитых шахматных партиях.

— Это… этого не может быть! —

прокудахтала она.

Я запустил почту и извлек тонны пакостей, болтающихся в его почтовом ящике. Только сообщения порнографического характера. Виртуальные партнеры, с которыми он поддерживал отношения.

Его жена осела и разрыдалась. Я на некоторое время закрыл почтовую программу и попытался выдвинуть боковой ящик письменного стола. Он не поддавался.

— У вас, случайно, нет ключа от этого ящика?

— Нет, к сожалению… — Она вцепилась в ручку, как будто тоже стремилась узнать страшную правду.

Я вытащил из кармана куртки маникюрный набор:

— Вы позволите?

Она прижала кулаки к подбородку:

— Открывайте!

Я не утратил сноровки. Даже со строптивыми замками. Через тридцать секунд он уступил без видимых следов взлома. Мадам Дюлак даже слегка оттолкнула меня плечом, пытаясь втиснуться передо мной, чтобы самой открыть ящик. Мы обнаружили всего лишь еще один ключ.

— У вашего мужа есть сейф?

Она, держа ключ двумя пальцами, поднесла его к глазам:

— Нет… Я… не знаю… Сколько же он всего от меня скрывает!

— Может, за этими рамками?

Она поспешно сняла первую попавшуюся, с коллекцией голубых нимфалид с переливчатыми крыльями.

— Здесь нет, — с облегчением прошептала она.

Я сразу понял где… За рамкой с массивным орнаментом, более крепкой, чем все остальные, достаточно крупной, чтобы скрыть сейф.

— Нашел…

Я аккуратно положил рамку на пол и уступил пожилой даме право вставить ключ в замочную скважину. Ее яремная ямка подрагивала по мере того, как набухала ее куриная шея. Она вытащила из сейфа семь сложенных стопкой дисков без конвертов и какой-либо маркировки.

— О боже… Что это?

Я взял у нее диски и положил на низкий столик:

— Мадам, не думаю, что вам стоит их смотреть…

Она покрылась такой мертвенной бледностью, что я содрогнулся. Можно сказать, она распадалась на моих глазах. Снова хлынули слезы, челюсти прыгали в такт рыданиям, по изборожденным возрастом щекам чернильными реками струился макияж…

— Я… я хочу видеть, что на этих дисках… Я… Дайте мне посмотреть… Я имею право… Это мой муж и я люблю его!

Я включил телевизор и, не выбирая, вставил диск. На плазменном телевизионном экране сам собой запустился фильм. С некоторой нерешительностью я нажал кнопку «пуск». В первые мгновения, пока экран оставался белым, едкие пузырьки стресса подступили к моему горлу. После первых пяти секунд фильма я, сотрясаемый крупной дрожью, нажал на «стоп». Мне хотелось блевать, но тухлятина осела на моих губах…

Пожилая дама утратила способность говорить. Она застыла в изумлении, в ужасе, в непостижимости увиденного, словно мраморная статуя, и, когда я инстинктивно обнял ее, будто это моя бедная мать, мне стало страшно, что она рассыплется в прах. Бедняга разразилась слезами, срывая голос в воплях, напоминающих горестное пение китов. Ее глаза метались

по комнате в поисках, за что бы уцепиться. И она все выла, выла и выла… Я осторожно взял ее под руку и вывел в соседнюю комнату.

— Не… не оставляйте меня одну… — пробормотала она. — Я… я хочу знать…

— Вы не можете это смотреть, — с трудом ответил я. — Я сейчас вернусь. Полежите пока, прошу вас…

— Нет, мсье! Мой муж… что он сделал!

После первых секунд просмотра я был вынужден приглушить звук. Записанные на дисках пронзительные крики рвали барабанные перепонки, будто мне в уши вонзали спицы.

На экране Мартина Приёр в полубессознательном состоянии, закатив глаза, так что видны одни белки, а зрачки оказались под веком. В момент агонии на ее лице возникает неописуемое выражение. Чудовищный коктейль из боли, потребности понять, желания жить и — умереть. Объектив камеры наезжает на рану вдоль левой лопатки, задерживается на кровянистой волне, выплескивающейся на пол. Общий план показывает жертву целиком. Продырявленные стальными крюками лодыжки, бедра, дельтовидные мышцы… Подвешенная в двух метрах над полом Приёр, претерпевающая последние мгновения своих пыток…

На этих дисках материализованное Зло расползалось по земле…

Тут уж я наблевал на шкуру тигра и немного на собственные брюки. Жгучая соль колола мне губы, разъеденные слезами глаза превратились в огненные шары. Я встал, теперь и мне нужно было плечо, на которое я мог бы опереться. Но никого не было. Только мое отчаяние. Желудок снова свело, и меня согнуло пополам. Я прислонился к стене, голова оказалась на уровне рамки с бабочками. Сердце бешено колотилось. Все мои чувства завертелись, словно собирались покинуть тело. Однако, когда я услышал, как у подъезда хлопнула дверца автомобиля, все внезапно прекратилось.

Я поспешил к окну. Заметив меня в тот миг, когда я отодвигал занавеску, Жорж Дюлак бросился к своему «поршу». Я кинулся на лестницу, перепрыгнул через десять последних ступеней, чуть не сломав себе спину, потому что раненое плечо мешало мне удержать равновесие. Куртка треснула. Я поднялся и, несмотря на стреляющую боль, кинулся вслед машине, с гудением исчезающей в конце улицы.

Я уже сел было за руль, но ощутил такую резкую боль в плече, что от этой мысли пришлось отказаться. Во время моего падения с лестницы рана открылась…

Я позвонил в местный комиссариат полиции, назвался и попросил срочно начать преследование серого автомобиля «порш» с номерным знаком 7068 NF 62 и направить бригаду на улицу Платанов.

Пожилая дама лежала, свернувшись калачиком. Она встала. Прическа сбилась, на лице невыразимая скорбь. В отчаянии она с силой сжала мою руку:

— Скажите мне, что все это лишь дурной сон… Умоляю вас…

— Я бы хотел… но не могу… Где у вас аптечка? Скорей!

— В ванной…

Я содрал с себя куртку, рубашку, потом присохшие заскорузлые бинты… Размотал стерильные марлевые полоски, стянул их вокруг раны с такой силой, что, казалось, от распространившейся по всему телу боли у меня вот-вот выкрошатся зубы. Снова надев рубашку и куртку, я бегом вернулся в кабинет, вытащил диск из компьютера и вставил другой. Снег, мутная картинка, настройка камеры, потом внизу появилась дата. Пятое октября 2002 года, назавтра после смерти Дуду Камелиа.