Агент Их Величеств. Часть 2
Шрифт:
Температура в «Шервуде» постепенно поднималась, но внутри всё ещё было холодно – Ноктус запретил включать газ и электричество до особого распоряжения экспертов – колдунов и алхимиков Отдела.
Экспертов в здании было много: люди в белых робах, толстых прорезиненных перчатках и скрывающих лица газовых масках замкнутого цикла (здесь не шутили с безопасностью). Но Фигаро заметил, что «белые робы» вели себя как-то подозрительно тихо; они собирались в тёмных углах кучками по два-три человека, шептались (хотя, вроде бы, не было ни единой причины понижать голос), а некоторые и вовсе снимали защитные
В коридорах, залах и номерах «Шервуда» было светло: техники Отдела уже расставили везде «световые треножники» – сферы-лампы на трёхпалых подставках. Только видимый спектр и никакого колдовства – чистая химия, превращение одних элементов в другие, и стекло-фильтр. Это был холодный, белый, неживой свет; он лишь нагонял жути, подчёркивая тьму в углах и наполняя тени угольно-чёрной глубиной.
Они шли по коридорам, где под ногами мягко поскрипывал безукоризненно отполированный дубовый паркет, заглядывали в номера – шикарные, но похожие друг на друга как две капли воды, и поэтому скучные – поднимались по лестницам, устланным ковровыми дорожками, проходили через бальные залы, где в барах тускло поблёскивали бутылки, а пол был натёрт мастикой до зеркального блеска.
Они шли... Они видели...
Интерес, как и предполагал Артур, представлял только третий этаж. И третий этаж оказался, в итоге, филиалом ада.
Его, судя по всему, выбрали за то, что на третьем этаже было мало номеров, зато много больших, просторных помещений: два конференц-зала, ресторация, синематографический салон и зал для банкетов. Всю мебель с этажа убрали, а почти всё свободное место было заставлено алхимической аппаратурой: колбами, перегонными кубами, тиглями, ретортами, печами, ваннами, лабораторными столами, и кучей прочих приборов, большинство из которых следователь видел впервые в жизни.
Ему, однако, бросилось в глаза другое: вся алхимическая аппаратура – та, которую он мог идентифицировать – была старой. Не в том смысле, что она распадалась на части от ветхости, нет, но те приборы, назначение которых Фигаро понимал, были алхимическим оборудованием, широко применявшимся в Центральной Европе в середине XVIII века. Тем более дико оно смотрелась на фоне странных металлических цилиндров, перемигивающихся разноцветными лампочками, стальных механических рук, что с тихим жужжанием перемещали колбы с разноцветными порошками из одного гнезда-подставки в другое и клацающих в монструозных вычислителях перфокарт.
– Это аппаратура из первых лабораторий Квадриптиха. – Артур тихонько выругался. – Не самая современная – мы тогда ещё только начинали – но и не самая древняя. Нет электроники и вычислительных машин, но уже есть сложная механика и электролитические ванны... Думай, Мерлин, думай...
Но потом, в небольшой комнате, которая до переоборудования, похоже, была курительным салоном, они обнаружили такое, от чего думать старому колдуну стало куда как сложнее.
– Артур! – сиплым, задыхающимся голосом прошипел Фигаро, – смотрите! Там... Там дети! Подростки... В этих стеклянных колбах... Они...
Следователь не договорил; он отвернулся
Мерлин, разумеется, повидал в жизни куда больше Фигаро, но, похоже, в мире ещё осталось что-то, способное шокировать древнего колдуна: по лицу Зигфрида-Медичи разлилась восковая бледность, а из глаз исчезло всякое выражение. Кодун медленно подошёл к тому, что следователь назвал «стеклянными колбами» (скорее, это были оцинкованные анатомические столы, переоборудованные в нечто вроде лабораторных стендов в стеклянных чехлах) и принялся внимательно изучать провода и шланги, тянущиеся от «колб» к тикающим и жужжащим приборам у стены. На само содержимое «колб» Мерлин старался не смотреть.
Да, там лежали люди: парни и девушки, всего около тридцати человек – по одному в каждом устройстве. Самому старшему из заключённых в «колбах» было, от силы, лет двадцать пять, и не могло быть ни малейший сомнений, что это именно они, бывшие члены клуба «Дети Астратота»
– Фигаро!
– М-м-м-м...
– Фигаро! Соберитесь! А ну, на раз-два! Вдох-выдох!
– М-м-м-м...
– Вы следователь, или где? Ваша обязанность как следователя ДДД и как специального агента Особого Отдела…
– Вот только не надо напоминать мне, в чём заключаются мои обязанности, господин Мерлин. – Фигаро сплюнул на пол, и вытер рот платком. – Что вы там хотите мне эдакого показать? Я не врач. И в этих приборах тоже ничего не понимаю.
– Но читать-то вы умеете? – Артур резким движением сорвал что-то с одной из «колб» и протянул Фигаро. – Вот, оцените.
Это был клочок бумаги, в котором следователь опознал страницу, вырванную из записной книги (в верхнем правом углу красовался тонкий золотистый вензель: «Шератон»). В центре странички была надпись:
Большой привет моему сердечному другу Артуру-Зигфриду! Прошу прощения за мелкие неудобства, которые я готов компенсировать: прибор и сопроводительная документация находятся в зале апробации на большом столе в центре комнаты. До новых встреч!
Астратот ;)
Записка была напечатана на машинке; Фигаро даже смог установить марку – «Ундервуд-300». Зауряднейшая машинка, таких, наверное, миллионы...
Он не сразу понял значение символов дописанных после имени «Астратот»: точка с запятой и закрывающая круглая скобка. А потом сквозь кровавую муть, всё ещё оседающую в голове, до него дошло: подмигивающие глазки и улыбка. Остроумный значок, весьма, весьма...
– И смайлик влепил, тварь поганая. – Артур буквально шипел; его бородка и усы встопорщились, и с них уже слетали голубые электрические разряды. – Остроумный ты наш. Поймаю – придушу на месте. Хотя нет – отдам Альхазреду. Пусть живёт долго-долго. Под лезвием художника...
– Смайлик... Это от английского smile?
– Да. – Мерлин вновь разразился проклятиями. – И хотел бы я знать, как у него получилось наложить Рассеивающее Заклятье на целый отель. Он либо невероятно силён, либо... Не знаю. Ничего не знаю, ничего не понимаю.