Агидель стремится к Волге
Шрифт:
Не все города присягнули Владиславу. Казань, Вятка и Пермь признали Лжедмитрия. На его стороне был и касимовский хан Ураз Мухамет. Но когда тот бежал из тушинского лагеря в Калугу, хан перешел к Жолкевскому. При первой же возможности Лжедмитрий расправился с ханом, велев утопить его в реке, и тем самым обрек себя на верную гибель. Татарская стража отомстила самозванцу, отрубив ему во время охоты голову.
Обезглавленное тело Лжедмитрия было доставлено в Калугу одиннадцатого декабря и захоронено в Троицком соборе. Среди вещей покойного обнаружили Талмуд,
Москва оказалась под властью «семибоярщины» и польских отрядов, которые пытались оттуда управлять всем государством. Смириться с таким положением народ не мог. Русские города активизировались, уговаривая друг друга вооружаться против поляков, чтобы отстоять православную веру. Назревало восстание. И возглавил его рязанский воевода Прокопий Ляпунов.
Ему удалось собрать под своим началом земское ополчение, состоявшее из городских дружин из Рязани, с нижней Оки и Клязьмы, а также из старых тушинских отрядов. К ним примкнули жители Мурома, Суздаля, Вологды, Ярославля и Костромы. Призывал к себе Ляпунов и христиан-казаков с Волги.
Ляпунова поддержал зарайский воевода Дмитрий Пожарский. При встрече они разработали план совместных действий. Пожарский взял на себя подготовку восстания в Москве, тогда как Ляпунов должен был привести ополчение и поддержать мятеж.
Узнав о готовящемся восстании, гетман Гонсевский и бояре стали принимать необходимые меры. По их приказу из Белого города в Кремль и Китай-город перетащили пушки, польские гусары патрулировали город.
Не дожидаясь прибытия ополчения Ляпунова, боярин Михаил Салтыков решил расправиться с москвичами до его прихода.
Ратники Пожарского, тайно проникшие в город, наблюдали, как поляки суетились, готовясь к обороне.
Заслышав доносившийся со стороны площади шум и крики, двое лазутчиков пробрались поближе и стали свидетелями перебранки между чужеземцами и московскими извозчиками. Один из них обратился к какому-то прохожему за разъяснением, из-за чего разгорелся сыр-бор.
Привыкший к потасовкам между местными жителями и чужестранцами, тот отмахнулся:
— Э-э, брат, обычное дело! Тут, почитай, кажный божий день такая свара…
Но лазутчик не успокоился:
— Нет, тут что-то не так. Иноземцы вроде как требуют чего-то…
Незнакомец насторожился, прислушался и с тревогой промолвил:
— А ведь и впрямь требуют… Пускай, де, мужики пособят им пушки на башни перетаскивать.
— Ага, а те, значит, упираются… — догадался один из лазутчиков. Он хотел было продолжить разговор, но молчавший его товарищ неожиданно схватил его за локоть и, ничего не говоря, увлек в сторону.
Тот не сразу сообразил, в чем дело. А когда раздались выстрелы, перекрестился, поняв, что чужеземцы взялись за оружие.
Как оказалось, первыми стали стрелять перепуганные шумом немецкие наемники, решившие, что началось ожидаемое восстание. Вслед за ними набросились на безоружных жителей поляки.
Битва, завязавшаяся в Москве, растянулась на целый день. Особенно жарко было в Белом граде.
Когда из Кремля подоспела помощь, неприятель воспрянул было духом, но тут появился князь Пожарский. Ему удалось загнать ляхов в Китай-город и закрыть им выход.
Отряд Бутурлина сражался тем временем у Яузских ворот, Колтовский — в Замоскворечье.
В результате решительных действий русских неприятель был заблокирован в Кремле и Китай-городе. Каменные стены окружали снаружи деревянные постройки Белого и Земляного города. И врагам пришло в голову поджечь их. Доброжелательный к полякам боярин Михаил Салтыков пожертвовал ради их затеи даже собственным домом.
В сторону от Кремля дул сильный ветер, и пламя очень быстро распространялось. Пожаром были охвачены Белый и Земляной город. Наутро на улицах валялись тысячи трупов. Сопротивление москвичей было сломлено. Бои продолжались лишь на Сретенке. Сражавшийся там князь Пожарский получил серьезное ранение в голову, и его увезли в Троицкую Лавру.
Вскоре к Москве подошел воевода Прокопий Ляпунов со всем своим ополчением и, когда поляки с немцами сделали вылазку и предприняли атаку, дал им бой близ Симонова монастыря. Иноземцы снова убрались в Кремль и Китай-город, а ополченцы вступили в Белый город и начали осаду.
За месяцы блокады запасы продовольствия польского гарнизона иссякли. Белый город, где оставался еще закопанный провиант, находился в руках ополченцев, и раздобыть продукты было невозможно без риска для жизни.
Ополченцы могли взять врага лишь измором, так как осадных орудий для штурма мощных каменных кремлевских укреплений у них было недостаточно.
Длительная осада кончилась тем, что Ляпунов пал жертвой заговора и провокации со стороны московского старосты Гонсевского. После этого большинство полков покинули лагерь. Под Москвой остались воровские казаки и кое-кто из дворян. Им-то и пришлось иметь дело с воинством Яна-Петра Сапеги, прибывшим с большим обозом провианта для голодающих осажденных.
Узнав о приближении литовского гетмана Ходкевича, атаман Заруцкий и князь Трубецкой с казаками решили взять Москву до его прихода. Обстреляв Китай-город калеными ядрами, они вызвали пожар и приступили к штурму. Но вышедшим из Кремля полякам удалось выбить их из Китай-города.
XXVII
По всей России прошла молва о страшном московском пожаре и о том, что стольный град продолжает находиться в руках врага. Говорили об осаде Кремля, о гибели Ляпунова и распаде его ополчения. А в начале октября 1611 года монахи Троицкого монастыря разослали грамоты по городам, извещая народ о том, что к Москве подошел литовский гетман Ходкевич, чтобы поддержать засевших там иноземцев и привести православных христиан к окончательной гибели.
Эти грамоты зачитывались принародно на городских площадях и в церквях. В Нижнем Новгороде текст обращения прозвучал в Спасо-Преображенском соборе.