Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
– Колесница перед конюшней поставлена, слуг и конюхов я разогнал. Вообще, любопытных разогнал. И чеки в колесах проверил, вот.
Упряжь вестник богов сбросил на пол. Присел на корточки и принялся деятельно распутывать постромки.
– Ты же говорил, что не разбираешься.
– Надо же и этому научиться. Но ты лучше все-таки перепроверь.
И широкую ухмылку прячет. Губы кусает, а все равно видно, что вот-вот брякнет о том, как мне идет новый облик.
–
Я растянул устье и поднес мех к носу. Посмотрел на лошадей.
Одним запахом этой дряни можно было убить бессмертного.
– Подействует?
– С Посейдоновыми подействовало. Гривы дыбом встали на пару мигов – а так ничего, не сдохли.
Аластору и Никтею это не казалось правдивым: оба враждебно косились на мех в моих руках и нервно танцевали в стойлах. «Ты лучше косоглазого этого напои», – говорило их ржание.
– Так Жеребец, значит…?
– Здесь, – Гермес одним касанием мизинца распутал постромки и потер ладошки. – Дышит величием как Олимп под солнцем. Видел бы ты, какого жениха я ему подобрал – чтобы облик принять! Имечко – Гиппофой[5], вот парочка-то была бы с Гипподамией! Вокруг него там уже толпа собралась. Отговаривают несчастного юношу бросать жизнь на алтарь любви. Головы на дверях дворца ему показывают. А этот, Пелопс, как его, у него в помощниках сегодня. Ползает вокруг колесницы, трясется… меня вот подкупить пытался. То есть, Миртила, конечно. Схожу, может, больше пообещает…
И упорхнул с невозможной для такого основательного тела легкостью, оставив меня с мехом в руках.
Аластор и Никтей смотрели мрачно. Предупреждали, чтобы с вонючим снадобьем к ним не совался.
– Посейдоновы не сдохли, – напомнил я, хватая Аластора за гриву. Тот крутил головой и закрывал рот, но противиться не осмелился.
И когда успели неженками стать? Раньше все подряд жрали, и человечиной, помнится, не брезговали.
Никтей смирился быстрее, даже укусить не попытался, только принялся заедать ароматным овсом из кормушки колдовскую пакость. Вид жеребца менялся на глазах: уменьшился рост, исчез лишний блеск из шкуры и гривы. Царственности поубавилось. Божественности.
Был Владыка коней, стал – конь смертного басилевса.
Я поднял упряжь. Пожалуй, запрягать пора, пока Посейдон там не выдал себя. И начинать. Только сделать так, чтобы Жеребец увлекся и не заметил знакомой повадки колесничего, а если мы будем все время идти бок о бок, этого трудно избежать.
Тяжелая поступь сотрясла усыпанный овсом пол. В конюшню шагнул широкоплечий воин в кожаном доспехе. Пожилой, с иссеченным шрамами звероподобным лицом.
Оскаленные песьи морды на поясе посверкивали золотом.
– Тихо у тебя сегодня, –
Ни приветствия, ни наклона головы. Тон развязный, надменный и чуть снисходительный. Так бог разговаривает со смертным, к которому он снизошел.
Так отец говорит с нелюбимым сыном, к которому все-таки решил явиться.
– Что у тебя за кони? – подошел, наклонил голову. – Это не те, которых я дарил.
Протянул руку посмотреть зубы – клацнули челюсти Аластора. Если бы не реакция бывалого бойца, смертному обличью Ареса был бы нанесен немалый урон.
– Мрази стигийские, – ругнулся племянник, не подозревая, насколько близок к истине. – Откуда набрал таких? Они хоть объезженные?
– Вполне, – отозвался я, отворачиваясь, пока он не рассмотрел мои глаза. – Подарок. Ты оказал мне великую честь, отец. Я удивлен и обрадован. Хочешь дать мне напутствие перед гонкой?
Голос у басилевса тоже противный – высокий, сипловатый, прерывистый. И как вот такое могло родиться у бога войны и плеяды Стеропы – в голову не возьмешь.
– Оно и видно, – честь! – хмыкнул позади Арес. – Совсем нос задрал, раньше на коленях ползал… Подвигами загордился? Головами женихов на дверях?! Хиляк! В настоящем бою ты бы уже сопли кровавые вытирал! Меня бы звал и за спины воинов прятался!
Слова у него вылетали сиплым гавканьем старого пса – видно, облик располагал.
– У каждого свои подвиги и свои жребии, о Эниалий, - ответил я тихо. – Неужели ты, подаривший мне колесницу, явился упрекать меня перед состязанием?
Арес заворчал довольно – видно, я лучше вписался в роль. Тяжело прошелся за моей спиной.
– Не будет состязания, – сказал. – Лучше отдай этому Гиппофою дочку. Свадьбу справь. Пока жив.
– Отец мой! Как можешь ты – ты! – призывать меня сдаться?! Даже олимпийцу не уступил бы я без боя в колесничем ремесле! А этот глупый смертный…
– Этот глупый смертный – покровитель табунов! Морской Жеребец и царь морей! – шипеть у Ареса выходило плохо, орать с его командной глоткой всегда лучше получалось. – И когда он тебя, дурака, обгонит, все будут говорить…
…что какой-то неизвестный женишок на своих лошадках обошел сына Ареса и плеяды Стеропы, дочери Атланта.
А Афина будет смеяться над тем, каких хилых сыновей рожает ее братец.
– А если он не обгонит? – спросил я, не заботясь о том, чтобы изменять интонации. Но Арес был слишком толстокож.
– Нос задрал, – повторил он, скрипнув зубами. – Лучше мне тебя самому прибить, чтобы ты не позорился. Или в коня вот превращу. С Посейдоном он состязаться вздумал…