Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Он сидел на скамейке в саду, что располагался за конюшнями. Прислушивался к истошному ржанию и поглядывал на путь от дворца к вратам Олимпа. Усмехался пухлыми детскими губками.
И, высовывая от старания язык, вощил тетиву золотого лука.
На коленях у него лежала золотая же стрела, по размеру больше напоминающая копье – такая хребет перешибет.
Такая в сердце Аида Угрюмого – и дело с концами.
О, Зевс не дурак. Значит, его все-таки встревожило мое неявление на Олимп. И вообще, что там может быть в голове у старшего брата:
Сын Афродиты и Ареса, любви и пламени, нежности и страдания, Эрот поднял голову в кудряшках, пошевелил золотыми крыльями, словно проверяя – готовы? Хихикнул нетерпеливо. Потер глаза – тоже ведь с пира, а тут жди еще мою колесницу…
Я отступил в самую глубь зарослей цветочной безвкусицы, которую развела здесь Деметра (конечно, эти кусты тоже именовались прекрасными).
Да, брат, от твоей первой жены ты научился действовать в битвах хитростью.
Я не учился этому. Дошел своим умом.
– Я был рядом, – шепотом сообщил тот, кого я безмолвно позвал. – Там все с ног валятся… что, Владыка?
– Скамья, – тихо откликнулся я из невидимости.
– Любовь сегодня не должна бодрствовать, а? – ухмылка у Гипноса такая же коварная, как и у златокудрого стрелка на скамейке. – Надолго?
– Лишь бы крепко.
– Обижаешь.
Последний радостный смешок – и близнец Таната поднялся на крыло, деловито стуча пестиком в чаше с сонным зельем.
Любовь сегодня будет спать, брат мой Громовержец. Очень-очень крепко. Она останется здесь и полежит под раскидистыми деревьями, сопя во сне и сжимая в кулаке предназначенную для меня стрелу.
А я – так уж и быть, наведаюсь в Нисейскую долину, посмотрю на некую Кору, которую ты прочил мне в супруги. По пути постараюсь выдумать повеление для тебя – чтобы твой проигрыш не был таким унизительным.
Вздох из-за моего плеча долетел, когда я уже запрыгнул на колесницу: в упряжи покорно стоял конюх, превращенный в гнедого рысака, меня не осмелились ослушаться. Вздох можно было бы принять за скорбь детей по поводу участи отца, если бы не…
– Значит ты – туда, маленький Кронид?
– Ненадолго.
– Тогда прощай.
– Ты уходишь?
– Ухожу, – прозвучало устало. Странно. Мне-то казалось – она не знает усталости. – Вернее, не ухожу. Умолкаю.
– Почему?
– Потому что не собираюсь срывать себе горло, пытаясь докричаться до тебя.
– Почему?
– Потому что ты будешь глух.
Ее слова ничего не говорили – впервые за долгие годы. Я попробовал еще:
– Но я слышу тебя. Я следую твоим путем – только укажи мне…
– Я не смогу указать тебе путь.
– Почему?
–
– Я не понимаю.
– Неудивительно. Многие ли могут сходу понять свою судьбу?
– Но ты заговоришь со мной еще?
– Кто знает, маленький Кронид?
– Почему?
– Потому что ты будешь иным.
Сказание 6. О танцах и одном повелении
…Ведь юная выходит Персефона
Из недр земных, с улыбкой несказанной,
Неся цветы лугам и грусть певцу.
В. И. Иванов
Нет, это не я.
Отражение в черной воде приграничного озера хмурится и воровски отводит взгляд – нет, просто колыхнул волны ветер. Так я делал только в первый век, когда пытался запретить себе возвращаться к тому мигу – и возвращался, и знал, что буду возвращаться вновь. Я возвращался и упорно пытался, словно стирая пятно грязи с драгоценного камня, удалить из этого мига то, что казалось неловким, невозможным, недостойным…
Себя самого.
«Нет, это не я», – качает головой отражение в привычной попытке самообмана…
Не Аид Безжалостный. Не Владыка подземного мира, имя которого произносят шепотом и с оглядкой, не тот, кого поминают, когда нужно проклясть врага. Не Щедрый Дарами, не щит Тартара, не Правящий Золотыми Вожжами, не Запирающий Двери, не…
Уймись, отражение. Я говорю тебе: все закончилось. Можешь смотреть со мной туда, можешь, наконец, дорожить этим мгновением без опаски.
Слышит меня тот, который в черных водах, или нет? Верно, он занят, вспоминая что-то, отчего смягчается резкость черт и немного – от неизбывной тьмы до угля – светлеют глаза, и губы трогает намек на улыбку. Сидит напротив меня на берегу озера – внезапно помолодевший, словно на миг выступивший из тени, словно поймавший луч из тьмы – и заглядывает вглубь себя так, будто там – самое драгоценное…
Он?
Я?!
Нет, это не я.
Не Аид Безжалостный. Не Владыка подземного мира, имя которого произносят шепотом и с оглядкой. Не тот, кого поминают, когда нужно проклясть врага. Не Щедрый Дарами, не щит Тартара, не Правящий Золотыми Вожжами, не Запирающий Двери, не…
Бог?
Бог повелевает, я же…
Прикажу ногам – они не двинутся: вросли в землю. Не поднимется рука: висят плетью.
И глаза отказываются моргать: они не видят больше мира.
Нет больше мира.
Есть она, танцующая на зеленой лужайке.