Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Сколько дурацких мыслей мы, Крониды, можем вместить в одно мгновение!
Мелькнули собачьи морды на жезле. Казалось, впились оскаленными пастями в запястье сына Геи – и в ушах загремел десятикратный вой, рев, взметнулось пламя, заклубилась тьма, застонал Посейдон там, в своем несчастном море…
«Не отпускать», – приказал я моему миру, слитому воедино с жезлом.
Вцепился. Не отпустил. Вон он – пытается поднять секиру, а на руке словно гора
Ничего, брат. Бей. Я удержу.
Молния прошла совсем рядом, ударила в правую руку – Тифону вздумалось перехватить ей секиру. Зевс опять стоял на небесах, и из рук его лилась река небесного огня, непрестанная веревка стрел, опутывавшая Тифона…
Семь голов! Отмахивается свободной рукой, пытается освободить ноги, но Посейдон стал намертво, рык среднего сквозь стиснутые зубы похож на звуки, выходящие из глотки чудовища…
Пять голов! Стиснула в кулак левая рука, и раз за разом он пытается избавиться от того, что связывает его, но на нем сейчас висит мой мир и я впридачу…
Четыре!
Бей, Зевс! Я удержу. Мы удержим.
Две!
Тифон наконец роняет себя на колени, двум головам трудно держать такое здоровое тело, остальные опалеными ошметками мотаются по могучим плечам…
Посейдон ослабил хватку, и Тифон потянулся к берегу, к отмели, к Земле-Матери…
Нельзя! Она даст ему силы.
Теперь я не просто удерживал его, а тащил назад – мгновение, пока не мелькнули последние семь молний.
Тогда отпустил безголовое тело, и оно тут же своим жаром осушило море вокруг. Взвыл Жеребец. А тело проклятия Геи продолжало пылать, отравляя воздух дымным смрадом, расплавляя мать-Землю.
Гелиос не решался показаться из-за клубов чада (в конюшне, небось, отсиживается), и поле недавней битвы освещала только улыбка Зевса. Он дул на дымящуюся, раскаленную от молний ладонь и не морщился, а сиял, глядя на поверженного противника, стоя над ним – все еще не касаясь ногами земли.
– Сделали – и, вскидывая руку, волей разгоняя дымные вихри: – Сделали!
Сделал.
Эта победа не делится на «мы», как в Титаномахии. Ты бы победил и сам, Громовержец, я и Посейдон только держали. И Жеребец вон понимает это, потому что говорит хмуро:
– Твоя победа.
И хлопает по плечу, но без проблесков радости в глазах. С осознанием того, что он бы – не смог. Менее великий жребий, менее велик он сам… Бубнит что-то о том, что его удел сильно пострадал, – и уходит, ссутулив плечи.
А Зевс стоит и улыбается, и лицо его сияет не только радостью, но и гордостью величия.
Его победа. И остальные, которые не осмеливались даже влезть в эту жуткую круговерть (это участники-то Титаномахии!) – подходят и воздают ему славу как победителю.
– Ты велик, муж мой!
– Отец, я непременно это воспою, вот только придумаю – какими словами…
– Слава победителю Тифона!
– Хвала Громовержцу!
Один
Я стоял и смотрел, как отворачивается и медленной, старушечьей походкой бредет от поля боя Мать-Земля – и мне казалось, что Ананка с сомнением качает головой за моими плечами.
– Стойте! – Зевс, упоенный победой, озирал остальных. – А где Гермес? Что же он, так и скрывается за невидимостью? Или кто меня так опрокинул? А после левую руку кто ему держал? Куда он делся-то?
Не хочется этого делать, но ведь Зевс не дурак. Это сейчас он пьян от победы, а потом поразмыслит – и поймет, кто держал.
Я сдернул шлем, оказавшись в пяти шагах от брата.
Мое явление встретили оглушительным молчанием – кажется, даже измученные волны примолкли и земля вокруг туши Тифона стала плавиться медленнее.
Зевс смотрел на меня, приподняв брови и приоткрыв рот.
Потом захохотал.
– А я думал, кто у меня там за плечами маячит, – обнял, захлопал по спине. – Аид-невидимка! Говорил я вам: когда сочтет нужным – явится! И без приглашения, а ко времени.
Ему непременно нужно было выразить мне свое расположение: Посейдон сбежал, а делиться победой только с детьми скучно…
– Что будешь делать с ним?
Зевс свел брови, глядя на безголовую тушу, обладающую бессмертием, подаренным матерью-Геей.
– Вот уж точно, ко времени, – пробормотал он.
– В Тартар? – удивился Арес, он обходил поверженного Тифона, и глаза у него горели почти любовной страстью. – Но ведь там уже… немало.
– А что с ним еще делать?
Афина всегда соображала исключительно практично. Это Арес принимает воинственные позы над телом врага. Она – холодна, как ее щит.
– Он сын Геи, а значит – бессмертен. В Тартаре же он будет под присмотром Гекатонхейров.
А еще под моим. Еще один узник в бездне. Дополнительный голос в хор ненавидящих.
Еще одна рука – и немаленькая! – сотрясающая прутья темницы.
– В Тартар, – махнул рукой Зевс, от избытка чувств по-старому тряхнув меня за плечо.
Громовержец повелел – значит, в Тартар.
* * *
С Тифоном уладилось неожиданно быстро: младший напрягся, поднял его – и зашвырнул в разверзшуюся по моему слову бездну. Нужно будет Гефеста пригласить, пусть дополнительных запоров наделает, – мелькнуло в голове, пока я смотрел, как туша валится в жадную пасть вечного мрака. Очнется этот узничек в Тартаре, перезнакомится с соседями – то-то будет…
А Зевс уволок меня на празднетство по поводу своей победы.
В прямом смысле слова: за локоть – и уволок.
– Слушать не желаю! Подождут твои мертвяки день-два. Брат, ты когда на Олимпе-то в последний раз был?! В день жребия?
– Чего я там не видел…
– Аид, ты упираешься так, будто я тебя назад в брюхо Крону пихаю, а не прошу быть моим гостем. Обидеть хочешь?
Вот уж это – не приведи Хаос.
– Гестия скучает, – отыскал Громовержец еще причину и на миг стал похож на себя до жребия.