Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Мир, получивший сегодня мое имя, настороженно жался к ногам.
Облако опало, увяло в бессилии. Последняя попытка Предвечного Мрака вернуть власть разбилась о каменный лоб невидимки. Сердце Эреба теперь стучало в стенах медленно и благодушно: старик уходил в сон, погружался в свою вечность…
Наверное, теперь пробудится нескоро и будет снить коварные планы: как еще добиться власти, как обрести молодость, отомстить за поражение…
Опираясь на холку своего мира, я добрался до дверей. Сам бы
– Ты смешной, новоявленный царь, – выдохнули позади. Мечтательным, сонным тоном. – Ты опять не знаешь, во что ввязался. Имя войне, в которую ты вступил, взяв этот мир, – бесконечность…
Хорошая попытка оставить за собой последнее слово. Я не ответил: толкнул дверь жезлом и вывалился в синеватую прохладу дворца Нюкты. Вздохнул, вытер наконец лицо.
Помотал головой, отгоняя дурацкое «бесконечность», сказанное неизвестно к чему и зачем – запоздалая угроза тому, кому страшен теперь разве что Тартар с его узниками.
Черный пес растворился – канул в мир, отражением которого был. Надо будет – явится, стоит только по имени позвать.
По моему имени.
Нюкта все-таки ждала недалеко: прозвучали легкие торопливые шаги по коридору, зашуршала ткань.
– Ты вернулся! Ты смог! Мой хороший…
Я не дал себя обнять. Отстранил, держа за плечи. Поглядел в глаза – глубже Океана и древнее Олимпа. И радостные звезды в глазах угасли, оставив место страху, когда она поняла, кто стоит напротив нее.
– Да, – сказал я. – Я смог. Не люблю недомолвок. Я не успел сказать тебе, дочь Хаоса, что, если бы вы не взяли с нас клятвы – я все равно бы выбрал этот жребий. Не вы предназначили мне его.
Это было достойно Ананки. Прислушался: не подаст голос, нет? Нет, молчит, обижена еще. Только из-за спины – довольный вздох…
И другой вздох – бездна горечи – из груди Нюкты.
– Значит, ты теперь полноправный… И что будешь делать, малыш? Покараешь? Вышлешь? Придумаешь унижение, как Харону?
У нее в глазах было много чего. И какой-то давний разговор с Убийцей, и безнадежность, и отчаяние от собственной ошибки, и страх за мужа… Нашла за кого бояться. Вон уже опять захрапел. Через стенку слышно.
– Ты мать Таната. Мать Гипноса. Кер и Эриний. Мне ли карать тебя, первобогиня? Скоро ночь. Люди ждут твоего покрывала.
Она смотрела молча, теребя в руках полупрозрачную искристую ткань. Снизу вверх: как я ни сутулился, а ей приходилось голову задирать.
Потом вдруг усмехнулась. Хорошо так, по-старому: прохладной, загадочной улыбкой.
– Я ведь говорила дочке. Это я говорила ей: ты умеешь производить впечатление… на подземных. Тебе пора, Владыка. Тебя ждут в твоем
Вот так. Приковали к стене, придушили мраком, чуть из тела не выдернули, а после выдворили из дворца – подземное гостеприимство.
Еще, небось, и Геката с ядом заявится.
И ведь явилась же все-таки – не прогадал. Трехтелая прогуливалась недалеко от входа в Тартар. Подметала белесую пыль по берегам Амелета густо-багряным с золотым шитьем гиматием. Туда-сюда. Обычное дело – возле Тартара прогуливаться, ждать Владыку.
И убранство для Владыки при себе держать – роскошный фарос, пышет огнем, поблескивает пламенным шитьем, позвякивает не свинцовыми – золотыми шариками на подоле.
– Владыка! Подданные с нетерпением ждут тебя во дворце! Они прислали тебе праздничные одежды, чтобы ты мог явиться во всем величии…
Во всем величии – и в Тартар в такой одежинке. Там-то подданные точно обождались. Аж отсюда слышно – как стонут.
Отравленный плащ на плечи – а дальше Владыка не скоро покинет самую гостеприимную часть своего царства.
– Кутайся в свои дары сама, Трехтелая. У меня не настолько короткая память.
Свернул с дороги, уводившей к дворцу над Флегетоном, на еще более широкую – к адамантовым вратам. Пленные протоптали ее один раз, за ними прошли Гекатонхейры – вот и осталась дорога, чуть ли не шире Стикса. И тропа эта не зарастет: нечем. Растений возле Тартара нет.
Приложил ладонь к вечно теплому адамантию. Уловил тяжкий, недоуменный гул Гекатонхейров: и чего там не сидится дуракам внутри?! Различил ухмылку Великой Бездны, обжигающую, выворачивающую ненависть узников… Вслушался в многоголосые проклятия, чтобы услышать жалобы того, кто оказался в Тартаре еще до Титаномахии.
– Путь от дворца Эреба, – сказал я. – Родная дочь. Отравленный кинжал в шею. Яд, неопасный для бессмертных – просто вызывающий дикую жажду. Так, что напьешься из лужи мочи, если она будет под ногами. Но под ногами был Амелет.
А Кронова речушка уже тогда текла ледяным ядом и умела отнимать силы. Ненадолго – если это титан.
– Сколько нужно времени, чтобы толкнуть в спину?
Может, она даже не сумела спихнуть его в Тартар. Великая Бездна могла с удовольствием докончить начатое.
Геката стояла в десятке шагов, вцепившись в отравленный плащ. Вуаль взлетала с лица от тяжелого дыхания.
Взглядом чаровницы можно было вскипятить воды Стикса.
– Значит, ты помнишь… о Первейший. Владыка… – вытолкнула, будто с тошнотой. – Или, может: мне звать тебя Эребом? И что ты будешь делать теперь… если помнишь? Сбросишь в Тартар? Сошлешь на Поля Мук? Придумаешь иную кару?!
Сошлю – это точно. К Нюкте бы тебя, чтобы вы вместе задавались дурацкими вопросами: «Что он будет делать теперь?!»