Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
– А? А в-вы чего?!
Эпиметей дрожащими руками попытался взять вожжи – куда там! Квадрига зашипела клубком кроновых гадюк и встала на дыбы.
– Поводья… сюда.
Лагерь Крона начинал гудеть – осиное гнездо, в которое бросили камень. Эпиметей пялился, приоткрыв рот, и взглядом лучше слов спрашивал: «Какие тебе сейчас поводья?!»
– Ну!
Выручил Эвклей – ругнулся, подхватил под плечо, натужно сопя, помог встать на колесницу, подпер с двух сторон сыновьями Япета (что старший, что младший – оба стояли
Хтоний, послушный своему предназначению, скрыл из виду и нас, и колесницу.
Я рванул поводья правой рукой – левая мертво висела где-то сбоку…
Хорошо, что этого никто не мог видеть.
Похмельный после ночи Борей криво хлестнул по лицу холодной плетью – наотмашь. Завопил какой-то титан: «А-а-а-а!! Копы-ы-то!», с визгом разбежались от ржания яркие пятна – плеяды; слились воедино головы, миски, кострища, сонные драконы; гора Офрис мелькнула было справа: повалилась набок, опрокинулась утесами, черным дворцом у вершины…
– Поворачивай!!
Возле уха по-утреннему лениво пропела стрела. Эвклей позади плевался крепкими словечками то ли в тупых братцев, то ли в Крона, чтоб ему пусто было…
Но в основном – в меня.
Лента дороги из серой начала становиться зеленой, пятнистой. Шастнула в небесах над головой тень: драконов, что ли, подняли для погони? Врете, не возьмете: хтоний ведь, а квадрига сейчас во вкус войдет, и – Ириде-вестнице не сравниться…
Вожжи удержать – да и все.
– Да куда он правит, скаженный?!
– Аид! Аид! Ты слышишь? Вот же… Аид!!!
Мне нравится, как они кричат это. Звучит, будто «это конец». Зеленое на горизонте небо смешалось с землей: два куска ткани, связанные стежками деревьев, колесница – только иголка меж стежков…
– Аид, поворачивай, поворачивай!!
Это они кому-то другому. Меня-то боятся называть по имени. А кто-то, говорят, и на эпитетах запинается, но это конец, и Черного Лавагета больше нет, и клятва ушла в небеса: такая клятва, что они аж позеленели…
– Да разожмите ему кулаки!!
– Проще тиски Циклопские разжать…
– Вожжи! Вожжи отбирай!
– П-прометей! Он мне… в глаз дал!
– Радуйся, Эпиметей, сын Япета. Радуйся, что не в зубы – этот может!!
А Судьба-Ананка ничего больше не говорит, она молчит. В смутном сне, где пятнами чередуются – озера, потные спины скакунов, испуганные физиономии каких-то нимф, заросли колючего кустарника – я слышу ее молчание…
Суровое и одобрительное.
А все остальное, кроме него, можно и не слушать.
– Да он же нас тут всех угробит!!
– Мы сбились с пути.
– Да какой уж тут путь. Ах ты ж…!
– Может, по голове его пристукнуть?!
– Да на нем шлем, и башка – твердыня крепче Офриса! Сколько ему вчера по ней били…
– Т-тартар ему
– Мне кажется, впереди болота Гелеона. Там еще змеи ядовитые и волки водятся…
– П-п-перестанут!!!
Вспыхивают в кромешной тьме огоньки: желтые, зеленые, всякие. Пятна плывут: ядовитыми кувшинками. Биение упорных копыт смешивается с ликующим стуком сердца: «А все равно будет!»
И почему-то с наглым голосом откуда-то сверху:
– А хотите, я его усыплю?
Ответа я не запомнил. Жаль. В бою могло бы пригодиться: врагов распугивать ужасной бранью.
* * *
– Тише… тише, милый… тише.
Шепчет море. Припадает к многострадальному берегу – краю изорванной войной земли. Утешает.
Щеки омывает чем-то холодным, с запахом то ли водорослей, то ли нектара.
– Вот так… еще глоток… это ничего, ничего…
Море всхлипывает, испуганное: что сделали с любимым берегом?! Рвется сгладить раны. Проливается внутрь солоновато-вяжущей прохладой, внутри жжет, а море переворачивает нежными руками, гладит сотрясающуюся от кашля спину, убирает со лба мокрые пряди…
– Все хорошо, милый… все хорошо.
Нет причин не верить морю.
Глаза открылись не сразу – но на удивление оба.
Утес. Невдалеке – стадий за десять[2]. Тот самый, памятный, на котором клялись.
Противные, тягучие крики чаек.
– …это кончится?! Хуже твоего Ареса. К отцу на Офрис в такой-то компании! Один лысый и вонючий, все время жрет, второй – Прометей. Еще непонятно, кто хуже!
– И не говори, сестра. Зевс до сих пор весь черный, а что с ним было, когда он узнал…
– Поди пойми, зачем он туда ездил! Договорился, небось…
– А кости ему Крон для отвода глаз переломал? Я люблю его не больше твоего, но нужно же думать…
Чайки так не хмыкают. Так вообще может хмыкать только…
Гера-то тут что делает?!
– Милый, ты очнулся! Как хорошо!
Небо и часть утеса закрыло собой улыбающееся лицо Левки. Осунувшееся, белее морской пены, глаза – две тихие бухты, пронизанные солнечными лучами…
Корабли можно ставить.
Ртом дернул – не больно. Поднял голову – загудела растревоженным вулканом, грузом потянула назад на песок.
– К-хх-х…
– Это все целебный отвар. Стикс ведь дружна с чаровницей подземного мира, Гекатой. Твои сестры предлагали нектар и амброзию, но она сказала, что так будет действеннее, только вкус у него… милый?
– К-квадрига, хтоний… где?
Шум моря, покрывающего изысканными ласками берег, почти проглотил тихое «вот скотина», сказанное голосом Деметры.
Сама Деметра явилась на глаза тут же: руки в бока, прическа на морском ветру превратилась в пшеничный стог: сейчас солома по ветру полетит. Глаза – воспаленные, будто с недосыпа, по лицу – красные полосы.