Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
– Она из-за тебя ночей не спала! На миг не отходила! Гестия вчера ее оттащить пыталась – куда там! А ему квадрига?!
Гера являться на глаза не спешила, будто хтоний мой прикарманила. Хмыкнула еще раз откуда-то сверху. Не мне, а в небеса.
– Раз уж он очнулся – я пойду к мужу, сестра. Сообщу новость. И отправлюсь на Олимп: сын без присмотра…
Но шагов по песку не слышно, как и шелестения одежды: значит, с места не тронулась.
Я поморщился, приподнялся, опираясь руками (обе!), вдыхая аромат морской соли. Грудь ничего –
Точно: та самая бухта. Тот самый утес. Море. Песок. Ложе из водорослей.
Хтоний лежал рядом.
– Вот твой шлем, – сказала Левка зачем-то. – Его с тебя снял этот… Эвклей? Потом в неразберихе никому отдавать не хотел, кричал, что знает какую-то братию, назад не допросишься. Но Афина с ним поговорила, и ей он его отдал… а она положила сюда.
Еще и Афина. Решили всем Олимпом в бухту переехать?
– Кони твои в роще, – добавила Деметра. – Нимф из нее выживают. К ним же боятся подходить – нрав в хозяина! Гестия их как-то туда отвела, теперь носится: то к ним, то к Прометею этому, то к Зевсу или Посейдону…
Интересно – налезет хтоний на голову? Кажется же, в два раза распухла, море в глазах цветет. Черным с алым.
Нет, это привычка, наверное.
– Сколько я…?
Гера отыскалась в стороне от сестры, как и подобает жене Громовержца. Смотрела на меня, чуть скривив губы – а может, на Левку, было не разобрать.
– Этот твой… друг, – еще одно царственное «хм», – Гипнос, сын Ночи, свалился на нас позавчера. Расписал в красках. Когда Зевс понял, куда ты влез… – чуть раздула ноздри. – Гипносу хватило быстроты увернуться от молнии. Правда, в отместку он разболтал всем – от Посейдона до Стикс.
Стикс и без того знала. Кстати, она-то где?
– Всех вас нашли здесь: твой… распорядитель еще стоял на ногах, Прометей лежал, а его брат бегал вокруг и причитал. Этой парой занялась Афина – когда поняла, что тебе и так уделяют достаточно внимания.
Левка потупилась под ее взглядом. Порозовела – морская пена в час заката.
Одно неясно, как четверка нас сюда вынесла?
Хотя… знала дорогу.
– Зевс… Посейдон?
– Пьет. Посейдон пьет, – отрезала Деметра. – Сначала, как увидел тебя, чуть с ума не сошел. Рвался на Офрис – перегрызть Крону глотку. Афина и Гестия его удерживали. Гестия и сейчас успокаивает. Сначала сидела возле тебя. Потом поняла, что подменять никому не надо – эта не уйдет.
Левка подала мне пропитанный травяным настоем компресс (голове полегчало) и чашу с нектаром. Только когда протягивал руку, понял, что лежу, укрытый чужим плащом – плотным фаросом[3]. Посмотреть по вышивке – пламя, алые бусинки каких-то ягод – работа Гестии.
Море напиталось от неба темнотой. Прихорашивалось барашками волн, готовилось отражать звезды.
– Погоня…?
Левка прятала взгляд от сестер – так, будто это она здесь была лишней. Деметра и Гера обе разразились плохо слышной из-за морского шума тирадой: что-то о том,
– Цыц… курицы!
Увидеть Деметру и Геру с оскорбленно приоткрытыми ртами – а вот это даже лучше нектара.
Стикс, тяжело ступая по вязкому песку, подошла ближе. Села на корточки.
– Что скажешь, лавагет? Удалось хоть что-то?
– Век, – сказал я.
– А цена?
Я отмахнулся. Титанида усмехнулась. Углом рта – намек, не улыбка.
Нагнулась и быстро прикоснулась губами ко лбу, едва слышно шепнула: «Молодец!» – выпрямилась и отправилась по своим делам. Черный гиматий измазался в песке: долго сидела где-то над морем…
Гера и Деметра разевали рты не оскорбленно, а просто так – чайки, онемевшие перед бурей.
Я допил нектар и поднялся: качнуло, в висках всхлипнуло, а так ничего. Левка улыбнулась, глядя снизу вверх: серебряные волосы были нечесаны и тоже с набившимся песком.
– Поговорю с Зевсом.
Она кивнула, шевельнув губами: «Возвращайся, милый». Сестры промолчали, но, когда я подхватил хтоний и двинулся прочь, из-за спины донесся вопрос Деметры:
– Вот и что ты в нем нашла, милочка?
Я знал, где искать брата: фигура в белом хитоне на утесе привиделась с самого начала.
– Дурак ты, – сказал он сердито. Не оглянулся: сидел на обрыве, свесив ноги, как мальчишка, так и говорил. Колчан с молниями ненужной игрушкой лежал чуть в сторонке. – Умный, а дурак. Если будет еще, кому сочинять сказки, в них старший брат будет дураком.
– Век, – бросил я в небо, как когда-то слова клятвы.
– Знаю.
– Откуда?
– Ты бредил. Гестия рассказала.
– Считаешь – зря съездил?
Война еще пока мала, Зевс. Теперь у нее есть время, чтобы вырасти. Набраться сил. Переродиться в нечто совершенно грандиозное.
– Может быть, ты скажешь, брат, для чего этот век? Набрать новую армию? Смертных, которых обратят в прах? Найти союзников? Детей нарожать?
– Этот век – для тебя. Чтобы принять решение. Потому что, сколько бы армий мы ни набрали – Крон наберет больше. Сколько бы молний ты ни метнул – их не хватит на всех. Потому что все равно придется прибегать к крайнему средству.
Но ведь ты же уже это понял, так, Зевс? Да, отец сказал – подстраховался. Выставил охрану у ненасытной, тартарской пасти, в которой дремлет наше крайнее средство – Гекатонхейры, первенцы Земли.
Но что эта охрана тому, у кого есть молнии!
Или шлем-невидимка.
– Ну, тогда это правильно, брат. На такое решение может не хватить века… – и быстро, рыбкой в сторону от одной страшной темы к другой. – У Крона тоже есть свое… крайнее средство.
– Да.
Могу описать, если хочешь. Я его помню до малейшей щербинки. Своего противника.