Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Маска с него сползала, как сырая глина – начинал проступать тот, из дня освобождения. Печать безумия мелькнула было – исчезла опять…
– Ну!!! – заревели зрители, и Прометей на площадке рухнул подрубленным деревом – почти правдоподобно, только в конце локтем подстраховался. Младший сын Япета вскинул руки к луне, не подозревая, что победу ему подарили из мудрости – пусть себе порадуется меньшой, раз уж ему только это и осталось…
Крики, вой разочарования, хмельные песни, храп, визг – затопили округу, аж к верхушке Офриса хлынули.
Мы с Повелителем Времени, сидя у костерка,
Он – в зреющее собственной груди ликование.
Я – в тихий, едкий смех Ананки за спиной.
Когда я наконец заговорил – тех, кто расслышал, оказалось немного.
Слушал Крон – не скрывая торжествующей ухмылки, как я клянусь никогда не встречаться с ним в бою лицом к лицу и не поднимать на него руку.
Тартар слушал – этот наверняка, я же призывал его имя.
Пламя, небо – эти не в счет, хотя Уран потемнел и будто бы даже опустился, когда пришел черед клятвы Крона. «Мне ты не давал века, – мерцало многоглазое небо, – взял серп и пошел лишать плодоносности. А с этими возишься…»
Еще была Ананка – эта веселилась и вовсю подсказывала слова, когда я клялся во второй раз: в том, что Черный Лавагет отныне исчезнет даже из песен…
Навсегда.
Век – за вечность.
«…а теперь, невидимка, – беги».
Показалось, наверное. Клятва отзвучала, и празднество начало скатываться к заключению. Махать кулаками или соревноваться в бросках копий больше не хотелось: хотелось вина, тепла и музыки. Плеяды настойчиво упрашивали спеть сторукого Эгеона: тот сперва упирался, потом затянул что-то переливчатое чистым, высоким, серебряным голосом, и не скажешь, что рожей этого певца можно Убийцу напугать.
Прометей ушел с площадки сам, хоть и недалеко: сидел у соседнего костра, протирал раны и трогал щель, образовавшуюся в зубах. Эпиметей крутился рядом с братом, на физиономии у него причудливо смешались гордость и вина.
«Невидимка, ты не расслышал или не понял? Бегом!»
«Что?»
«К колеснице! Сейчас! Как можно быстрее!»
Да легче не бывает. Сидел старший Кронид у костра, с отцом разговаривал, а потом вдруг встал и бегом, к колеснице… Без спутников, потому что один уже нажрался до полной неподвижности, второй до нее же с братом добеседовался.
«Объясняй, как хочешь. А лучше не объясняй, лучше – беги».
Ох, и напелись бы про такое аэды: глотки бы треснули.
Зайцем трусливым Аид кинулся вдруг от кострища,
Прянул, быстрее стрелы, не попрощавшись, зараза!
Им же, куда он спешит, только гадать оставалось:
Может, услышал он глас, что призывает на битву?
Или ягненка бедро вдруг оказалось несвежим?
Было весело – пьянили принесенные клятвы. Век до битвы. Век – собрать армии, а остальное – пускай…
Хотелось придвинуться к костру ближе, уволочь у кого-нибудь (да хоть у Атланта, он не обидится) чашу вина и отмахнуться от назойливой Судьбы.
«Маленький Кронид… ты разве так и не понял, в чем
Отец вдруг обернулся. Полоснул безумной ухмылочкой – острее своего серпа.
– Ну что, – сказал тихо. – Испытаем клятву?
И без замаха хлестнул по щеке.
Ночь в глазах смешалась с огнем, пролилась ихором из носа и ушей. Удар был такой силы, что на землю я упал уже у другого костра. Это с виду он не выше меня, запрыгало где-то в левом ушибленном виске. Это с виду, а на самом деле за ним – другой род, иная мощь…
Пока мысль толкалась в висок, тело вскочило, пальцы неосознанно стиснули меч на поясе – я так и не снял его, никто меня и не просил…
«Не сметь!!!» – руки Ананки впились в плечи.
– Давай, сынок, – подбодрил Крон, он вырастал впереди, принимал свой истинный облик, заслонял небо и возможность сбежать, позади был Офрис… – Ответь.
Ответь – и окажись в Тартаре, сказала его усмешка напоминанием о только что данной клятве.
Титаны молчали. Стояли вокруг неровной площадки, высвеченной костром. Трещал, стекая в огонь с бараньей туши, жир. Гигант Эгеон все еще выводил свои песни – за два костра от нас, там еще никто ничего не успел заметить.
Я вынул из ножен бронзовый клинок ковки тельхинов. Повернулся к отцу спиной – бросить меч в огонь. Чтобы не было искушения ответить.
На то, что Крон не будет бить в спину, я не рассчитывал.
И оказался прав.
* * *
Глаз открылся с третьего раза. Или даже с четвертого – посчитай в кромешной тьме, как же.
А второй, зараза, вообще решил не открываться. Будем как Циклопы, решил. Ты же с ними находил как-то общий язык?
Ага, найди с кем-то теперь общий язык, попробуй. Язык распух, будто какого-то звереныша в рот запихнули, и губы пересохли, и горло тоже, а промочить кроме собственной божественной крови – нечем… тьфу.
Вода капает совсем недалеко – с потолка. Мерно, как шаги считает.
Частой капелью отзывается воде ихор, текущий с подбородка.
«Что, невидимка? Может, сказочку тебе рассказать?!»
Смертные в таких случаях что делают? Правильно, заводят глаза в небо и причитают: «У-у, боги, за что мне эта напасть?»
Темно, руки вывернуты, глаз вообще открыт только один, а тут еще и эта, разговорчивая. Вот тут бы и спросить – за что?
А за дело.
«Рассказать сказочку? О том, что бывает с теми, кто думает, что умнее своей Судьбы?!»
Да уж, догадываюсь.
Руки… правая, вроде, в цепях и к стене присобачена. Левой что-то не чувствую – а, нет, есть, по ней что-то ползет. Или кто-то.
Цепи почему-то представлялись ясно: две толстые змеи, лежащие на ладонях отца, кто-то сказал – работа Циклопов, или я сам опознать успел, пока звезды на небе не разбавились звездами в глазах. Чем же это они мне… судя по ощущениям – на башку колесницу уронили, голова – сплошная шишка.
Кажется, это Титий все-таки. Сетовал на то, что в последнем бою недопроверил, насколько у меня крепкая голова, – вот и закончил начатое.