Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
— Какие разные вкусы у людей! Вовка Татьяну счи тает красавицей, а я нахожу ужасной Ирину Рыбникову!
— Захотела оштрафоваться?
— Нет! Прости, не буду.
— Коруша, если правду сказать, Ирина у меня сейчас как ширма. Герин муж очень ревнив. Чтобы усыпить его бдительность, я показываюсь, по совету Геры, с Ириной там, где могу их встретить.
Перед приходом Ирины к нам в дом, я убегала на липовую аллею, где меня довольно часто ожидал Коля. Мы выясняли свои отношения. Конечно, я петляла и путала, но в конце концов мне показалось, что я поставила его на колени и даже немного испугалась, что этот знаменитый бабник ещё по-настоящему влюбится в меня. Но ларчик просто открывался.
— Кора, ты слушала выступление Н.Н. по телевидению?
— Колечка, я знаю, кто работает у тебя с мышками, она вполне могла дохлую заменить здоровой. Или ты это сделал сам?
— Ты мыслишь, как Жеребченко, а я доверяю своим сотрудникам. Все правильно оформлено, зарегистрировано полное выздоровление белой мыши от белокровия. Н.Н. берётся устроить сообщение в эфир. Кора, будет сообщение ТАСС. Понимаешь, Кора, мне очень нужно для солидности работы вывести формулу. У нас привыкли верить только математическому расчёту. Я-то ни одного интеграла не возьму, а мой теоретик Димка Кнорре в тупике! У него ничего не получается. Вся надежда на тебя. Твоему Дау раз плюнуть вывести мне нужную формулу с правильным математическим расчётом. Кора, это мне нужно очень срочно. Завтра в 10 часов утра я своего Димку Кнорре пришлю к твоему Дау домой, а ты подготовишь Дау к приходу Кнорре. Для Дау это пять минут всего дела, а я буду спасён.
Моё молчание было принято за согласие. Конечно, я от Дау просьбу Колечки скрыла. А в 10 часов утра звонок: явился Дмитрий Кнорре. «Дау, к тебе пришли». А ещё через несколько минут бедный Кнорре как ошпаренный скатился вниз по лестнице и долго тыкался в стены, пока нашёл выход.
— Даунька, а что Кнорре от тебя хотел?
— Коруша, самое удивительно то, что он сам не знал, что ему нужно.
Дау так и не узнал, зачем к нему в то утро приходил Кнорре. Я спасала честь не столько Колечкину, сколько свою собственную! Вечером телефонный звонок. Колечка просил, чтобы я вышла в липовую аллею.
— Нет, не выйду. Вы будете опять драться, а я не виновата. Дау вечером явился поздно, утром чуть свет прибежал к нему Женька, только Женька ушёл, я хотела подняться к Дау, а в это время уже пришёл к нему твой Корре, — складно врала я.
— Ну, хорошо. Я уже формулу достал. Ещё очень нужна твоя помощь. Пожалуйста, выйди, Кора, разговор будет очень деловой и серьёзный. Я ведь тебе поклялся, что никогда больше не посмею поднять на тебя руку. Это удовольствие мне самому дорого обошлось. Я тогда решил, что убил тебя!
В липовой аллее он мне сообщил: «Скоро выйдет реферат моего доклада. Я его пошлю твоему Л.Д. Он решает, кто достоин докладывать на знаменитых „средах“ вашего института» (…) Когда был получен отпечатанный реферат Л. о борьбе с белокровием, теоретики прибежали гурьбой к Дау, давясь от смеха, сияя от избытка чувств, предвкушая, как они расправятся с автором анекдотической формулы в конце доклада.
Вдруг слышу голос Дау: «Я вам всем категорически запрещаю устраивать цирк!».
Теоретики подняли гвалт и вой, я уже не прислушивалась, а когда они все ушли, я быстро поднялась к Дау и с возмущением спросила:
— Ты им запретил раздраконить Л. только потому, что он мой любовник?
— Ну нет! Что ты, Коруша. Рак, белокровие — громаднейшее бедствие. Эти болезни висят над человечеством, как Дамоклов меч, и нет никаких гарантий. Любой может стать их жертвой. Л. дельного по этому поводу ничего не может сделать, но они подняли шум, организовали лабораторию, добыли средства, на этот шум в их лабораторию со временем придёт талантли вая молодёжь, которой суждено преуспеть. Так что твой Коля спокойно может приходить, я обеспечил ему в Институте физических проблем зеленую улицу, передай ему: он может спокойно приходить, докладывать. Я приветствую его начинание и ручаюсь: ни один теоретик
— Неужели я могу не бояться Ландау и его банды?! Да, Кора, ты меня просто спасла. Я никогда не забуду, как твой Ландау в 1944 году зарезал без ножа нашего сотрудника Ратнера. Он тогда был учёный секретарь нашего института. У него родился второй ребёнок, ему степень была нужна как воздух, он делал свою диссертацию, в основу которой положил формулу одного из величайших физиков. Вот только не помню, кого именно: не то Гей-Люссака, не то Бойля-Мариотта, но в общем эта формула имела столетний стаж и во всех школах мира её изучали многие поколения. Наш учёный совет, конечно, не понял ничего, но одобрил ратнеровскую работу из векового уважения к гениальному автору этой формулы. И, представь, за три дня до защиты диссертации Ратнера Ландау опубликовал свой очередной научный шедевр, где точным математическим расчётом полностью уничтожил, ликвидировал эту формулу, перечеркнув заодно и диссертацию нашего Ратнера. Кора, после того как мне удалось полностью излечить белую мышку от белокровия, я очень хлопотал, чтобы мне дали для эксперимента обезьян, но эти звери очень дорого стоят. Мне выделили палату женщин, больных белокровием. Все шесть человек абсолютно безнадёжны, так что никто ничем не рискует. Мой препарат совершенно безвреден, их уже несколько месяцев пичкают моим препаратом, которым я излечил мышку. Я увеличил дозировку, но ни черта не помогает. Я решил их посетить, сам с ними поговорить, но это были уже не женщины, это просто лежачие коровы, они даже не отреагировали на мой приход. Я так тщательно одевался, я хотел произвести на них впечатление, но они остались равнодушны даже к тембру моего голоса.
Я привожу Колины слова в точности. Мириться с таким внутренним убожеством не было сил. Круто повернувшись, я бросилась бежать домой, крикнув ему: «Забыла выключить утюг!».
Доклад состоялся, народу было много, демонстративно пришла и я, хотя эти семинары никогда не посещала. Физики-теоретики с упрёком и даже враждебно посматривали на меня. Когда все разошлись, Пётр Леонидович Капица, с удивлением посмотрев на Дау, спросил: «Дау, как вы смогли пропустить этого прохвоста?».
Несмотря на преуспевание своего шефа, Дмитрий Кнорре уехал в Новосибирск. Он был молод, истины науки интересовали его гораздо больше, чем карьера. Колечка негодовал: «Представляешь, этот Кнорре уезжает в Новосибирск. Я его обеспечил шикарной квартирой, я ему создал блестящие условия для работы в Москве. У меня возникают такие грандиозные перспективы. Кнорре очень талантлив, он мне нужен, очень нужен. Упёрся, как бык! Уезжает в Новосибирск».
Может быть, я ошибаюсь, но тогда я подумала: такой кратковременный визит Кнорре к Ландау за «липовой формулой» честного парня наставил на истинный путь. В 1974 году я случайно по телевизору услышала сообщение учёного, члена-корреспондента Академии наук СССР Дмитрия Кнорре. Мне очень понравилось это краткое, но деловое выступление.
А в тот далёкий вечер Колечка, негодуя на Кнорре, говорил:
— Я очень удачно составил деловой краткий доклад о том, как мне удалось достичь таких блестящих результатов в борьбе с белокровием. Я все эти материалы отослал в соответствующие инстанции, я так спешил, чтобы успеть к отъезду Хрущёва в Америку. Я давал такие карты в руки нашему представителю. Он мог бы козырнуть моей работой! Оказалось — все зря! Моей работой побрезговали, не взяли!
— Коля, ну ведь вам удалось вылечить только одну мышку, повторные опыты не подтверждались, и больше никаких результатов нет! Как можно козырять такой работой?
— Ну и что же? Я каждый день получаю сотни писем из всех стран мира, все стремятся повторить мой опыт. У них тоже никаких результатов.
— Коля, разве это не есть подтверждение того, что эта работа была липой? Если в искусстве неповторимость является ценностью, то неповторимость в научном эксперименте говорит о крахе!
В таких случаях Ландау говорил: «Наука умеет много „гитик“.