Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
— Простите, вы что-то мне сказали?
— Да, я сказала, что хочу с вами поговорить.
— Хорошо, давайте присядем.
В стороне по коридору было что-то вроде холла. Там стоял диван. Мы сели. Медсёстры выглядывали из палаты Дау. В глазах — удивление и любопытство.
— Вас Дау узнает?
— Да, узнает.
— Давно?
— Давно.
— А меня Дау не узнает, — она разрыдалась, размазывая подведённые глаза. Увидев на платке чёрные пятна, испуганно вскочила. — Ах, что я наделала!
Схватила
— У меня к вам большая просьба. Давайте вместе с вами войдём к Дау, я хочу видеть, как он вас узнает.
— Хорошо, пойдёмте.
— Подождите, я подкрашусь.
Когда мы вошли в палату к Дауньке, он ко мне привычно потянулся:
— Корочка, куда ты делась, я боялся, что ты уже ушла.
— Даунька, к тебе пришла гостья, — спокойно сказала я.
Ирина встала, заслонив меня.
— Дау, ты меня не узнаешь? Я Ирина.
— Нет, я вам уже много раз говорил: я вас не узнаю, я с вами никогда не был знаком. Вы что-то путаете.
Она рывком расстегнула платье, выпростала из бюстгальтера грудь.
— И сейчас, сейчас ты тоже меня не узнаешь? Как ты мог все забыть?
Я тихонько вышла из палаты, заметив, что палата заполняется любопытными. Отошла от палаты к окну. С этой Ириной не хотелось больше встречаться. Дау о ней говорил: «Не просто глупа, феноменально глупа». Моя ревность к ней сопровождалась брезгливостью. Ревность исчезла, брезгливость осталась. Вскоре рыдающую Ирину вывели из палаты. Я вошла к Дау. Он был смущён:
— Коруша, это была какая-то сумасшедшая. Я с ней никогда не был знаком.
— Даунька, а тебе не жаль эту дурочку, влюблённую в тебя?
— Нет, Коруша, не жаль. Она нагличает: она хотела назваться моей женой. Я ей ответил: «У меня только одна жена Кора. А любовниц было много. Их не грех и забыть». Корочка, я ещё и сейчас не совсем отделался от кошмаров. Очень трудно поверить, что Корнянский и Егоров не палачи, а врачи. Уж очень они похожи на заплечных дел мастеров. Вот проснусь рано утром и думаю: успел я жениться или нет на своей Корочке? И такой страх берет: вдруг не успел.
— Дау, сейчас ты уже не спрашиваешь, ты уже помнишь, что мы поженились?
— Конечно, Корочка, я даже вспомнил, что у нас есть сын Гарик. (Вот так медленно возвращалась память.) Я даже помню, что сам придумал ему красивое имя Игорь.
— Даунька, ты вспомнил про Гарика, а почему же ты его не зовёшь? Почему не просишь привести его к тебе?
— Корочка, я не хочу его угнетать своей болью в ноге. Только тебе хочется мне жаловаться на мою страшную боль. Ты умеешь мне сочувствовать!
В палату Дау вошёл Корнянский:
— Что здесь произошло?
— Ничего, Дау уже вспомнил, что у него есть сын.
— А кто сейчас приходил в палату к Льву Давидовичу?
— В палату к Льву Давидовичу приходят
В тот же день вечером, приехав со свежим бельём на ночь, я застала в палате большое оживление: видно, шла интересная дискуссия. При моем появлении все приумолкли, потом исчезли. У Дауньки глаза сияли.
— Сколько молоденьких девиц! Выглядишь ты совсем здоровым.
— Лев Давидович читал нам лекцию, как надо правильно жить.
— Дау, смотри, Корнянский опять услышит.
Медсестра мне сказала:
— Когда вы ушли, Корнянский нас допрашивал. Мы все рассказали. Сейчас вся больница только об этом и говорит. Все удивляются вашей выдержке. Мы все поразились, почему вы с ней так деликатничали.
Я перевела разговор на другую тему.
— Сегодня утром Дау сказал мне о Гарике.
— Он и нам уже несколько дней говорит о своём сыне.
Уже приехал из отпуска Егоров и заходил в палату. На следующий день только я пришла в больницу, мне сообщили, что Егоров в своём кабинете и просит меня зайти к нему. Когда я шла к нему в кабинет по длинным тёмным коридорам, у меня было одно желание — никогда не знать Егорова, не быть в его кабинете, не говорить с ним. Он пытался быть приветливым: «Садитесь». Пришлось сесть.
— Не успел я приехать, как мне доложили, что произошло вчера утром в палате Льва Давидовича. Почему вы молчали? Надо было давно рассказать мне или Корнянскому о тех безобразиях, которые позволили себе физики. У этой особы уже отобран пропуск, больше её не будет в нашем лечебном заведении. За это я вам ручаюсь. Теперь-то мне ясно, почему вы хотели все время забрать мужа из института. Я вас понимаю и разделяю ваши чувства.
— Борис Григорьевич, вчерашний инцидент с появлением одной девицы ничего не значит! Дау он не взволновал и меня тоже. Меня все время волнует состояние мужа: вы можете спокойно выслушать меня?
— Говорите.
— В ваше отсутствие я тщательно следила за всеми процедурами и всем лечебным комплексом, который ваш институт предоставил больному: гимнастика, массаж — это полезно. Но ведь метод восстановления мозговой деятельности для академика Ландау не выдержал испытания. Ваш профессор психологии Лурье, видимо, от неудачи ушёл в отпуск. Ландау его просто игнорировал, отворачивался и отмахивался, как от назойливой мухи, а Лифшицу, которому вы при своём отъезде на прощальном консилиуме поручили восстанавливать мозговую деятельность вместо себя, Дау говорил только одно: «Женька, пошёл вон, лучше позови мне Кору».