Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
Я беспомощно опустилась в близстоящее кресло. Накануне Даунька действительно выгнал Женьку из палаты. Еще в приемные часы и при посетителях. Мигдал вышел от Дау и заявил во всеуслышание:
— Ну если Дау Женьку выгнал, значит, Дау сошел с ума!
Эти страшные слова, брошенные невзначай Мигдалом, медработники больницы подхватили. Эти слова до меня дошли уже в такой форме: "Ученики академика Ландау, физики, говорят, что Ландау сошел с ума". Гращенков сказал, что считает Ландау невменяемым.
Мне стало очень страшно. Я почувствовала: мои силы кончаются. Столько времени бесконечного нервного напряжения и страха. Сначала за
Медсестра Марина (ей около 40 лет), она не замужем, прошла всю войну, имеет настоящие боевые награды. Медсестра высочайшей квалификации. Все медсестры называют Дау на «вы» и "Львом Давидовичем". Марина с Дау на «ты» и называет его «Дау». Я стараюсь этого не замечать. Я даже стараюсь не замечать, когда она при мне целует Дау. Но Женька оскорбительно, грубо пытался поставить Марину на место: "Марина, как вы смеете называть академика на «ты» и в обращении называть его «Дау»! Если вы этого не прекратите, я добьюсь, чтобы вас отстранили от дежурств у Ландау". Ну Марина озлобилась, рассказала Дау, что Женька требовал у меня деньги для ежедневных банкетов на консилиумах и на все расходы по комитету физиков. Я не знаю, что и при каких обстоятельствах Марина наговорила на Женьку. Когда явился Женька, разъяренный Дау в мое отсутствие, в Маринино дежурство, Женьку встретил такими словами при посетителях: "Я считал тебя другом, а ты оказался подлецом. Как ты смел, когда я был в смертельной опасности, требовать у Коры денег?! Ты знал, я денег не копил. У Коры не было денег. А свои деньги ты боялся потратить. Ты боялся потерпеть убыток в случае моей смерти. Пошел вон".
Я пришла в ужас от этих событий.
— Марина, зачем вы так, Дау еще по ночам бредит, он еще болен, его нельзя ссорить с физиками, его надо беречь. Я вас очень прошу, не встревайте в отношения между Дау и физиками.
Я начала говорить Дау, что Женька никаких денег у меня не требовал, что Марина ошиблась, поверила сплетням.
Как-то зашла в палату Дау — Гращенков заканчивал осмотр Ландау.
— Коруша, как я тебя ждал, сколько я доставил тебе хлопот своей болезнью. А когда я тебя нашел в Харькове, я так мечтал устроить тебе счастливую жизнь. Помнишь, как ты уговаривала меня в Харькове вступить в Коммунистическую партию. По своим убеждениям я всегда был марксистом, Коруша, сейчас я решил вступить в Коммунистическую партию.
У Гращенкова глаза округлились.
— Даунька, ты сначала выздорови.
— Нет, Коруша, я окончательно решил вступить в Коммунистическую партию. Ты ведь всегда этого хотела.
— Дау, сейчас у меня одна мечта — чтобы ты стал здоров.
— Корочка, естественно, я сначала выздоровлю.
Вспомнила, что в Харькове очень хотела, чтобы Дау стал коммунистом, в те далекие молодые комсомольские годы у меня было твердое убеждение: вне партии, вне комсомола должны оставаться только мелкие людишки вроде Женьки Лифшица, чуждые нашей советской идеологии, это было в начале тридцатых годов.
Глава 42
Во второй комнате палаты-люкс зазвонил телефон. Это было в 12 часов 30 минут 1 ноября 1962 года. Я сняла трубку.
— Это палата академика Ландау?
— Да.
— С вами говорит корреспондент из Швеции. Полчаса назад в Стокгольме Нобелевский комитет присудил
— Вы откуда звоните?
— Я здесь, внизу, в вестибюле больницы.
— Сейчас я спущусь к вам и проведу вас в палату к Ландау.
Ничего не говоря Дау, я поспешила вниз к шведскому корреспонденту. Подвела его к постели Дау. — Лев Давидович, разрешите мне вас поздравить с присуждением вам Нобелевской премии за 1962 год, — говорил корреспондент по-английски. Вынув портативный магнитофон, он стал записывать ответ Дау. Дау говорил по-английски:
— Я горд за нашу советскую науку, что в моем лице получила международное признание. Я благодарен Нобелевскому комитету, что мои скромные труды оценили столь высоко.
В это время в палату вошла цепь медиков в белых халатах. Они плотной живой стеной заслонили Ландау от иностранного корреспондента с магнитофоном. Двинулись на корреспондента, вытесняя его из палаты, говоря: "К больным у нас начинается прием с 17 часов".
Гращенков грозно предстал передо мной:
— Конкордия Терентьевна, я вас поставил в известность, что Ландау невменяем. Как вы осмелились привести в палату иностранного корреспондента и разрешить Льву Давидовичу говорить в магнитофон иностранца по-английски. — Дау, скажи сейчас по-русски, что ты сказал в магнитофон на английском языке. Дау все повторил по-русски всем присутствующим. Все онемели, воцарилась тишина. Потом все разом заговорили, стали поздравлять. Вначале я удивилась, почему я мало радуюсь. Потом ощутила комок в горле, горький, не от радости, нет. Почему Ленинскую премию дали, когда Дау был при смерти в глубоко бессознательном состоянии, почему Нобелевскую присудили, когда Дау так тяжело болен и не сможет поехать ее получить?
На следующий день, 2 ноября, больницу АН СССР посетил посол Шведского королевства господин Рольф Сульман. Он поздравил Дау с присуждением Нобелевской премии, сообщил: "По традиции Шведского королевства 20 декабря король Швеции сам вручает нобелевским лауреатам медали, дипломы и чеки". Дау ответил:
— Сроку осталось мало. Я не успею выздороветь. Придется ехать в Швецию моей жене одной.
— Тогда с вашего разрешения я сообщу в Стокгольм, что вы еще ехать не можете, приедет одна ваша жена.
— Да, моя жена будет иметь честь принять награды из рук шведского короля.
Сопровождающие посла корреспонденты и фотокорреспонденты спросили Дау:
— Скажите, Лев Давидович, вы уже решили, на что потратите Нобелевскую премию?
— Тратить деньги я не умею. Это очень большая канитель. Хорошо умеют тратить деньги наши жены. Я Коре дарю деньги Нобелевской премии.
Посол обратился ко мне:
— Вы согласны ехать вместо мужа на нобелевские торжества?
— Да, мне придется ехать. Так хочет Дау.
Время до отъезда в Швецию промелькнуло незаметно. Поток поздравлений почтой был неиссякаем. Дау весь засветился, когда читал поздравления своего учителя Нильса Бора. А потом, быстро просматривая международную почту, которую с утра я ему приносила, говорил: "А от Гейзенберга нет поздравлений. Коруша, а ты не потеряла? Я так жду поздравлений от Гейзенберга".
Прошло несколько дней, Дау тревожила одна мысль, почему его не поздравил Гейзенберг. Вся больница уже знала, что Ландау с большим нетерпением ждет поздравления от Гейзенберга. Один врач поинтересовался: